Воронов дар. Меняя Судьбу

из-за этого не завёл семью, не заимел детей, ничего не сделал и никого после себя не оставил.

Земли княжества распродали, пока я воевал, родовое древо сожгли вместе с Вороновым Гнездом во время очередного восстания. Ни княжества, ни рода. Ни-че-го.

И род Гарванов умрёт вместе со мной — последним его представителем.

Теперь только и остаётся смотреть, как символ рода — ворон медленно кружит в пронзительно голубой синеве. Он заберёт меня в Ирий, унесёт на своих крыльях к предкам, и тогда моя душа успокоится.

Если, конечно же, предки меня не проклянут и не изгонят, за то, что я так бездарно растратил жизнь и ничего не сделал для рода.

Вдруг ворон стремительно бросился вниз, прямиком ко мне. Неужели начнёт клевать живьём?

Нет, ворон ворона узнает, ворон ворона не тронет. Вспомнил почему-то Гарыча, жившего у нас в башне воронятни. Может быть, это и есть мой старинный друг? Прилетел со мной проститься?

Нет, любимого ворона семьи давным-давно нет, этот хоть и был на него похож, но он не мог им быть.

Ворон приземлился прямиком на мою грудь, правая лапа едва не угодила в окровавленную рану. Ворон задумчиво наклонил голову набок и уставился на меня блестящими чёрными глазами.

Я безотрывно смотрел на него, что-то было в его глазах такое — завораживающее. Ворон резко перескочил на наручи панциря, заставив меня следом за ним повернуть голову. Его когти скребли по чёрной матовой броне, и он вдруг взял и клюнул меня в запястье.

Какое-то притупленное изумление — я сразу же ощутил, что он клюнул в браслет. В тот проклятый браслет из-за которого я однажды в порыве гнева и отчаянья едва не отрубил себе руку. Двадцать пять лет я не мог снять браслет, и вот вдруг прилетел ворон, клюнул — и тёмные деревянные бусины осыпались с кожаного шнурка.

Ощутил облегчение. Ворон снова уставился на меня, склонил голову, приблизившись к лицу, и так внимательно, испытующе заглянул в глаза, словно бы ждал от меня каких-то слов.

Но нет — наверняка он ждал последнего вздоха, последнего удара сердца. Зла на ворона я не держал. Теперь я просто добыча.

Толчки в груди становились всё более редкими и слабыми, навалилась слабость и безразличие. Теперь лик ворона, нависший надо мной, затмил всё вокруг. Кажется, даже небо потемнело и слилось с его чернотой. А может, я просто слишком долго умирал и уже наступила ночь?

Тихо стало, безмолвно, пусто.