Своя весна

Своя весна

Old Forest

Своя весна

Своя весна

В сугробах своих снов Клот оставался гордым и сильным воином. Командовал отрядами, носил парчу и меха, ходил на балы и сиживал за княжеским столом.

Беда в том, что по сугробам яви он тащил старый гроб на дощатых салазках.

Верёвки впивались в тело даже сквозь кожушок. Шаг давался не то чтобы трудно, но, отмахав изрядный кусок заснеженного поля, Клот чувствовал себя куда старее, чем вчера.

«Бросить? Бросай! Бросай, дубина! Ты же пропил всё, что было. Так на кой хер тащишь эту ношу?..»

Но тащил, торил снег, плюясь и ругаясь, насколько хватало дыхания. Борода звенела льдинками, сопли намёрзли под носом. На маршах, бывало, Клот выглядел и похуже, но тогда он был молод, ел сытно, а впереди виднелась вся жизнь.

Теперь впереди серело поле и клочок леса, а позади… что ж, всё, что позади, отлично символизировал скользящий по серому снегу, опутанный верёвками гроб.

Земли, которые Клот считал родными, будто заживо гнили. Всё холоднее зимы, всё больше нечисти шастало по лесам и полям, ночью можно было услышать жуткий шёпот, доносящийся из тьмы. Что тому стало причиной – можно только гадать. Но в одном бывший вояка был уверен – станет ещё хуже.

Клот ухватил взглядом жалкую струйку дыма. На мгновение взвилась над холмом, и тут же растаяла в лапах ветра.

Выругавшись, он достал старый солдатский нож. Лезвие чуток гнутое, ржавое, с обломанным остриём, но это по-прежнему надёжный и тяжёлый нож.

«Если это… если… да кто угодно! Хоть охотники на Весну, хоть дозорные, хоть баба мягкая – всё одно заметят, и тогда от смерти не спрятаться!»

Как же не хотел умирать Клот! Ни вши, ни грязь, ни голод и холод так не досаждали ему, как мысли о смерти. Не для того он стольким пожертвовал в прошлом, чтобы теперь угодить в петлю или лапы чудовищ.

– Не бойся, кем бы ни был, – послышался хриплый голос из-за высокого бугра мёрзлой травы и снега, – иди, куда шёл.

После таких слов, если довериться незнакомцу, можно обнаружить и стрелу промеж своих лопаток. Или угодить на обед к полевому упырю.

– Покажись вначале, а я уж решу, бояться или нет.

Из-за бугра раздался смешок.

– Долго будешь ждать.

Фыркнув, Клот сбросил упряжь и обошёл бугор с противоположной голосу стороны.

На расчищенном клочке земли тлели продолговатые угольки. Такие часто использовали в полевых кузницах – они вспыхивали, стоило на них подуть. Рядом с очажком полулежал человек, закутанный в рванину. Лицо его покрывала сажа от угольных палочек и грязь.