Тринадцатая душа

Единственная разница заключалась в том, что Булорду каждый раз требовалось новое «блюдо» со своим специфическим, неповторимым вкусом. В подсумке Нулуса оставалось шесть пустых филактерий. Шесть филактерий – шесть душ. И впереди, судя по всему, было самое интересное.

Душелов встряхнул листок. «Высший эльф, убивший членов своей семьи. Орк-изгнанник, верующий в Создателя. Хаффлинг-садист. Старая монахиня, теряющая свою веру, человек. Гном-обжора, помешанный на чревоугодии. Мальчик пяти лет отроду, человек, слепой от рождения».

Работы предстояло на всю ночь. Нулус вдохнул грязный городской воздух. Он знал, что выполнит весь заказ до рассвета, как и всегда. И явится к Булорду с полным уловом раньше остальных, втоптав в грязь старания прочих душеловов. Как и всегда.

Выбирая следующую жертву, Нулус остановился на конце списка. Он не желал оставлять его напоследок. С детьми, особенно его собственной расы, ему все еще было неприятно работать. Хотя за последние десять лет душелов перестал испытывать к своим жертвами сострадание или нечто подобное.

Булорд хорошо платил ему за превосходно выполненную работу, а не за слезы и угрызения совести. Слезы у угрызения совести, – Нулус уже и не помнил, что в точности означают подобные слова. Конечно, он понимал их значение, но глубинная суть от него теперь ускользала. Последний раз он плакал, когда потерял Элию. Но то была совсем другая жизнь. Жизнь человека, а не душелова.

***

До рассвета оставалось еще несколько часов. А в списке – последнее не вычеркнутое существо. В городе было не так уж много высших эльфов, расправившихся с собственной семьей. Подобные грязные деяния были для высших эльфов редкостью.

Нулус всегда действовал наверняка, а наверняка он знал лишь об одном эльфе, пустившем кровь своей родне. То был Лэрон Молчаливый. Когда-то Лэрон был разговорчивым и светлым юношей, подающим большие надежды в торговом деле. Но его отец, женившийся на темной эльфийке, слишком сильно поддался влиянию супруги и постепенно перешел от привычных торговых сделок сначала к контрабанде и ростовщичеству, а затем и к работорговле с прочими еще более темными делишками.

Лэрон был младшим из трех братьев, и у него, по всей видимости, было самое чистое сердечко. И ему, в отличие от его братьев, быстро оценивших рост семейных доходов, новая стезя отца не слишком-то пришлась по душе, о чем он тому без промедления и сообщил.

В тот же вечер, по совету мачехи, отец Лэрона собственноручно вырезал зарвавшемуся сыну язык.