Ехал Грека

Комнату заполнила вязкая плотная тишина, было слышно, как тикает будильник на полке. Трясущимися руками Егор нашарил пульт, впился в экран, лихорадочно прощёлкивая канал за каналом. Что это? Откуда?! Фильм? Какого дьявола последние фразы в точности совпадают…

Зря он не свернул во дворы, отмахнулся, дескать, чепуха. Хлебай, умник, полной ложкой! Встреча с психом – к несчастью, пора бы усвоить; не помог и манёвр с переходом улицы. Чокнутый заметил Егораиздали. Просияв лицом, рванул с места – только держи.

– Невааадик!

Зажал в угол между машинами, облапил.

Ни дать ни взять – дружок закадычный, сто лет не виделись. И еще бы сто лет не надо. Невысокий, плюгавый. Сильный. Пальцы-клещи, руки-крючья. Ошеломлённый натиском, Егор слабо отпихивал чокнутого, не пытаясь вырваться или драться всерьёз.

– Должок за тобой, Невадик.

Псих смотрел в глаза. Улыбался. Привстав на цыпочки, зашептал, зашлёпал мокрыми губами прямо в ухо:

– До двенадцатого колена. Безжалостно. И никуда ты не скроешься, ни наяву, ни во сне.

Мы придем. Мы отомстим. Как приходили раньше – к детям, к внукам…

Когда Егор опрокинул психа на капот, тот, как заведённый, повторял: "Каждое из поколений твоих… мучительнее, чем я теперь… Иуда… Предатель!" И улыбался, сволочь. Вне себя от ярости Егор швырнул мерзавца на асфальт. Зацепив боковое зеркало, псих оторвал его и растянулся под колёсами соседней машины. Взвыла сигнализация.

Если б не это, Егор продолжал бы пинать лежачего: помутившийся от ненависти взор заслонил дебильный второгодник Юрась, который давным-давно чуть не утопил третьеклассника Егорку Климова от нечего делать.

Сальная улыбка Юрася, его пришёптывающий голос намертво отпечатались в памяти. Вломив гаду напоследок, Егор быстрым шагом двинулся прочь.

– Проклятье твоему черному роду! Мстили и до двенадцатого колена мстить будем. Слышишь, до двенадцатого!

Чокнутый улюлюкал вслед.

* * *

Красный, всклокоченный ото сна Грека орал и топал ногами. Люстра под потолком качалась, звеня подвесками; скрипели половицы.

Егору было плевать, он думал об одном: жив, жив! пока и еще жив, и это главное.

– Что ж ты врал, падла! Говорил, завтра, а они сегодня!

Шрам у виска Греки побагровел, глаза превратились в щёлочки; серьга прыгала в ухе взбесившимся маятником.

– Я не врал. – Егор пожал плечами. – Не знаю, почему сегодня. Вальдемар сказал, завтра ночью.

– Твою грёбаную мать, я знаю – почему! Какого хера ты расплатился сном?! Зачем?

– Ты сам захотел, – буркнул Егор.