Свободу времени!

Сдаться в тот момент он не мог, а, следовательно, не был всемогущим, как бы себя он в этом не убеждал.

Помогло ли ему это? Безусловно! До того, как это все началось, был он не очень-то примечательным мальчиком. Не сильным и не слабым, не умным и не глупым, не здоровым и не больным. Был как большинство, ну может быть чуть ниже среднего уровня в части силы и слабости и чуть выше среднего уровня в части ума и глупости. Обычный человечек с обычной фамилией и с обычным именем. Ходил в школу, жил в городе, моргал для увлажнения роговицы и для освобождения кратковременной памяти.

Моргал не часто и не редко — как все, а потом вдруг спустилась на него благодать в виде осознания того, что слова имеют значение.

Задали им тогда в школе одно стихотворение. Было дело зимой, обычной зимой, обычное зимнее стихотворение, но так вот совпало, что стал он это стихотворение повторять по дороге в школу, которая пролегала через обычный городской парк и надо было так совпасть, что учились они во вторую смену и ходили в школу уже во второй половине дня, когда у зимнего солнца появляется шанс встретиться с молодой порослью не искаженным оконными стеклами, а напрямую, пробиваясь через ветви одетые нежной метелью и преумножившись искрами, отраженными снежным пушистым ковром, бело-голубыми шубами на темных елях и микрочастичками снега, витающими в воздухе.

Все это сияние попало на сетчатку школьника Моргунова, он моргнул, сбился и вынужден был начать с начала: Под голубыми небесами (а к слову, небеса были очень голубыми), Великолепными коврами (а ковры были восхитительно великолепны и не тронуты еще лыжниками и собачниками после ночного снегопада), Блестя на солнце снег лежит. И тут что-то с Моргуновым произошло. Он словно на одном выдохе прочитал все, что находилось вокруг него, все что было вокруг него, было одним ритмичным звучным текстом.

Прозрачный лес один чернеет,

И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит.

Вся комната янтарным блеском

Озарена. Веселым треском

Трещит затопленная печь.

Приятно думать у лежанки.

Но знаешь: не велеть ли в санки

Кобылку бурую запречь?

Скользя по утреннему снегу,

Друг милый, предадимся бегу

Нетерпеливого коня

И навестим поля пустые,

Леса, недавно столь густые,

И берег, милый для меня.

Так случилось для Моргунова, что в тот (для него) момент, прожил он сразу миллион моментов, прожитых всеми, кто читал это до него. Город начал говорить с Моргуновым. город заговорил с Моргуновым через стихотворение Пушкина.