Застывшие мгновенья

А в больницы-то ему попадать ни в коем случае нельзя! Вообще-то он точно не знал, чем это объяснялось, его в эти детали не слишком-то посвящали — не положено было посвящать, но в Правилах это выделялось в качестве отдельного пункта, причем далеко не самого последнего в списке и, значит, не самого маловажного.... Нет, конечно, в явном виде ничего про «живым не даваться» или про принятие каких-то форс-мажорных капсул для вечного сна не говорилось, но тем не менее. Причем страх к людям в белых халатах им пытались привить на почти животном уровне путем 25-кадра, НЛП и с помощью прочего арсенала методик. Вот почему, когда Петруша, наконец, смог сфокусировать взгляд на медсестричке и понял, что белый халат и шапочка на ней означает нечто большее, чем обычные аксессуары для ролевых сексуальных игр, то он буквально затрясся от страха.

- Ну что ты, касатик? - удивленно глядела на него сестричка. - Чего испужался?

Ее рабочей версией происходящего было банальное объяснение, что у пациента озноб или же он с непривычки стесняется вынужденной наготы каких-то частей своего тела, да и попросту — своей беспомощности перед женщиной.

Но ей не суждено было получить подтверждение одной из своих теорий, ибо в этот самый момент по отделению прокатился какой-то ропот, который, как оказалось, был устремлен прямиком к месту недавнего взаимодействия Петруши и сестрички. Ропот все усиливался, пока не материализовался в виде вошедшей в палату на громких уверенных каблуках старшей медсестры и примкнувшей к ней санитарки. Эту процессию бесшумной поступью сильного, но расслабленного сейчас зверя замыкал доктор Митрофан Иваныч с еле заметным выражением облегчения на слегка небритом лице.

- Переводят пациента, - только и сказала старшая медсестра удивленно вскинувшей брови сестричке, и процессия в лице Митрофана Иваныча и санитарки отработанным рутинным движением покатила каталку с больным в неизвестном направлении.

-2 -

Глянув перед выходом из квартиры в зеркало, он немного удивился своему отражению, но останавливаться и вглядываться времени уже не было — ощущаемый им откуда-то изнутри зов настойчиво гнал его только вперед.