Ромашки спрятались

Её меняли, бросали, сдавали внаём, и тогда в квартиру ненадолго въезжали постояльцы, настолько кратковременные, что всерьёз их воспринимать кикимора никак не могла.

Развал Советского Союза странным образом отобразился на её жизни. Сперва по телевизору, (который стоял на кухне второго этажа) немного покричали о переменах и перестройке, а потом пролетарии канули в Лету, вслед за евреями и немцами. Это кикимору очень удивило, пролетариат казался ей незыблемым и вечным. За пролетариями ушли из жизни кикиморы работники советского ЖЕКА № 2, больше в доме с затопленным подвалом никто ничего не чинил, и там стало ещё более сыро.

От сырости единственный недотоварищ кикиморы – старый домовой, живущий на чердаке, заболел ревматизмом и вечным ОРЗ, отмучался с десяток лет, и скончался. Кикимора не особенно ладила с ворчливым и капризным дедом, но когда стала закапывать в пыльную стекловату, в правом углу чердака, его сухое тельце, сморщенное в страшную детскую куколку, то даже заплакала. Теперь и поругаться не с кем будет!!!

Оставалась жизнь обитателей трёх квартир. В одной, на первом этаже, молча воевали с бытом малоинтересные глухонемые, разводившие аквариумных рыбок. На втором этаже жила старая дева, переехавшая в семидесятых годах юной толстой девушкой. Она ковырялась в носу указательным пальцем, а потом долго рассматривала улов. У этой дамы на кухне был телевизор, и чаще всего, от нечего делать, кикимора смотрела вместе со старой девой сериалы о любви и страсти.

Хозяйка горестно вздыхала, и вместе с нею в вентиляции вздыхала кикимора. Обеим так не хватало любви!

Апартаменты на третьем этаже пустовали.

Квартиру несколько раз продавали и покупали, постоянных жильцов по-прежнему не было. Из неё выносили одни вещи и вносили другие, люди приходили и уходили, не оставляя в цепкой памяти кикиморы особенно-яркого следа. Лишь один предмет оставалась в квартире неизменно - старое чёрное фортепиано, вечный сосед кикиморы.

Купить его у хозяев ни разу никто не захотел, вынести инструмент под мусорный контейнер, как делалось со старой мебелью, было практически невозможно, он еле сдвигался с места, а разбирать и выкидывать по частям, было слишком хлопотно. Поэтому, старая чёрная балда, с жёлтыми от времени клавишами, крепко расстроенная и побитая молью, стояла в угловой комнате, работала тумбочкой.