Учуруматхан

По правде говоря, не останься я в две тысячи девятнадцатом без работы, мне и в голову не пришло бы дом продавать. Стоял он так пятнадцать лет, и ещё двадцать простоял бы. Зарабатывал я раньше неплохо, и подобную недвижимость (во всех смыслах этого слова), внезапно свалившуюся мне на голову, воспринял не как бонус за доживавшего у меня Толика, а как проблему, которая мне совершенно не была нужна. Оформление документов — тот ещё квест.

Дом достался мне в наследство от двоюродного дяди со стороны матери, Анатолия Михайловича Пангеева — человека, во многих отношениях замечательного. Я любил бывать у него в гостях, особенно с ночёвкой, хотя отец мой этих посещений и не одобрял. Он вообще недолюбливал дядю Толика, и недолюбливал как раз за то, что мне в нём больше всего и нравилось: дядька любил рассказывать разные ужасные и дико интересные истории, которые, как я подозреваю, сам же и выдумывал.

Рассказывать он не просто любил, но и превосходно умел это делать — с выражением, в лицах, играя голосом. А после у нас начиналось «обсуждение». То есть, я принимался задавать вопросы, пытаясь подловить его на неточностях и логических нестыковках, а он выкручивался, на ходу сочиняя объяснения, которые его друг, дядя Лёша, называл «заплатками».

«Пошёл заплатки лепить!» — говорил он с улыбкой, затягиваясь своей «Авророй» или опрокидывая залпом треть стакана «Агдама». Впрочем, сам дядя Лёша тоже не гнушался «лепить заплатки», иногда даже перебивая и споря с Толиком, какой вариант объяснения более логичен. Особенно часто такое происходило после вина. Сам-то дядя Толик почти не пил, во всяком случае, при мне. Со стаканом я его видел всего несколько раз, да и то если не оставался с ночёвкой или когда уже уезжал домой. Но Лёше он пить не препятствовал, только следил, чтобы тот не предлагал мне, и в момент, когда приятель уже «был тёпленьким», решительно выпроваживал его в соседнюю комнату спать. Определить этот момент было легко даже для меня. Дядя Лёша начинал делать паузы в разговоре, теряя мысль, глаза его становились оловянными, безо всякого выражения, и он всё чаще и протяжнее произносил своё любимое «во-о-от...»

Однажды я спросил у Толика, почему Лёша пьёт. И дядя ответил мне: «Чтобы отвлечься от жизни». Я не понял, но спросил ещё, почему Толик его не выгонит. Дядя невесело посмотрел на меня и сказал, что и у него самого тоже есть жизнь, от которой надо отвлечься.