Леди-алконост.

— Да где же я столько силы возьму? — запричитала Кыса.

— Больше мне не к кому обратиться, — тоскливо вздохнула Алена, и глаза ее цвета сапфиров наполнились слезами, при этом она сделалась смутно знакомой, даже родной. — Если ты не сможешь… то… никто…

— Ладно! — буркнула Кыса, которой всегда становилось неудобно, если что-то начинал рыдать. — Я прочитаю про ингредиенты и ритуал, а ночью пойдем на кладбище. Разрушим твое проклятие.

Алена просияла, вытерла слезы и налила себе еще винца.

Просмотрев скучную главу в стандартном «Справочнике проклятий», Кыса пришла к выводу, что обращение в летучую мышь с измененным условием снимается обыкновенным бдением рядом с проклятым. Только бденье, конечно же, нужно совершить в склепе, рядом со свежим покойником, либо в полнолуние рядом с разрытой могилой. Выбрав первый вариант как социально приемлемый и не нарушающий больше законов, чем нужно, Кыса срисовала нужные символы на стикеры, кои следовало сжечь рядом с гробом. Алена все это время продрыхла на диване, при этом выглядя как сказочная принцесса. Правда до этого добросовестно, как могла, отмыла окно от своей крови и пересмотрела школьные альбомы, потому что телевизора в доме не было. Кыса снова завистливо вздохнула, но потом запретила себе думать о чем-либо, кроме работы. В «Справочнике» говорилось, что, если у колдуньи не хватит сил, то проклятие может срикошетить на саму ведьму. А Кысе будет крайне неудобно просить Маргариту Семеновну ей помочь.

В сумерках, около семи, Алена встрепенулась, сбросила халат и, открыв окно, вылетела совой на ночную охоту. Прилетела через час и с удовольствием заглотила огромную мышь прямо на подоконнике. Кыса, жующая бутерброд с колбасой, чуть не подавилась. Кашляя, она открыла окно. Облизнув алые губы, Алена наклонила по-совиному голову и завернулась в предложенный халат.

— О, бутеры ешь? Можно мне без масла? А то я на диете.

В одиннадцать тридцать они были на кладбище. Ровный слой снежка укрывал землю, оградки и надгробные памятники. Желтый свет одинокого фонаря у сторожки Никитича, словно око циклопа, охраняющего искристые горы сокровищ, освещал расчищенный пятачок. Скрипнула ветка, и под совиной тяжестью ее треск выстрелом пронзил октябрьскую ночь. Тяжелый мокрый снег тяжко рухнул вниз. Кыса, жалея, что не обула зимних сапог, поджимала поочередно пальцы на ногах в тонких ботинках, чтобы не околеть. Вздохнула, выдохнула, припомнила главу из своего диплома и начала колдовство. Сначала поднялся ветер.