Княжич

Волховский отвёл взгляд, как отец учил. Изобразил неуверенность.

Это заставит противника расслабиться, действовать напористо и необдуманно, что создаст почву для эффективной контратаки.

"Забавно, -- подумал Волховский. -- В предыдущей жизни я бы уже трусился от страха в такой ситуации".

-- Глаза прячешь, княжич? -- нагло спросил Растеряев. – Боишься, что я извожу тебя в грязи? Правильно боишься. Тут папенька тебя не выручит.

-- Схватка рассудит, Николай Валентинович, -- вежливо ответил Волховский, и скромно ухмыльнулся. – Но если вы вдруг оступитесь, упадёте лицом в лужу, и вам понадобится химчистка со скидкой – я готов предоставить услуги семейной прачечной.

-- Какой джентльмен! Да я тебя…. – зло начал Растеряев, сощурился, заготовил обидное ругательство, но договорить не успел.

-- Внимание! – с трибуны рявкнул рослый инструктор, одетый в тренировочную преподавательскую форму.

Волховский положил ладонь на изящную рукоятку катаны, и коснулся цубы кончиком большого пальца.

Растеряев взялся за инкрустированный драгоценностями эфес фамильной шпаги.

Над тренировочной площадкой возник прозрачный защитный купол, который отделил трибуну от места схватки.

«Стоит предложить отцу ввести налог на безвкусицу», -- подумал Волховский, когда покосился на шпагу. Ему казалось излишним подобное обилие ценных камней в одном изделии. Такое даже в качестве декорации в гостиной повесить стыдно, а Растеряев гордо таскал эту штуку в открытом виде.

-- К барьеру! – рявкнул инструктор. – Р-р-разойтись!

Растеряев с Волховским отдалились друг от друга на положенные восемь шагов, и крепче схватились за рукоятки. Инструктор велел:

-- К оружию!

Волховский плавно вытащил катану из ножен, Растеряев же резко выдернул шпагу, и гневно фыркнул, засопел ноздрями.

-- Бой!

Зрители моментально оживились.

С правой трибуны закричали японские студенты и студентки. Студенты на японском языке скандировали что-то одобрительное в адрес Волховского, а студентки глядели на того влюблённо. Не отставали и русские – их зрительские симпатии доставались Волховскому не в меньшей степени. Растеряева практически никто не поддерживал, и это бесило его, ведь он считал, что внимание полагалось именно ему.

Клинки пробудились по мысленной воле хозяев. Катана покрылась иероглифами из чёрного света, сгустила сумрак рядом с Волховским. Шпага же просто разогрелась, и вокруг Растеряева возникло прозрачное марево.