Молчание Сабрины

Молчание Сабрины

Владимир Торин

Пролог. Признание.

Человек в черном фраке и двууголке, прячущий лицо под белой носатой маской и обмотавшийся длинным алым шарфом, запустил фонограф. Цилиндр на валике завращался. Человек в двууголке набрал в легкие побольше воздуха и начал надиктовывать свою аудиодраму. Речь его была напевной, тягучей, шелестящей:

«Аудиодрама “Молчание Сабрины”.

Действие первое.

Твой воображаемый друг.

Слишком долго я молчал. Слишком много лет. Ты прости, прости меня, но тер-пе-нья бо-льше нет… Одиночество мое – путь во мрак, одиночество мое – просто так. Сам себя изволил запереть в сундук, не терпел я жалость глаз, притворство слов, прикосновенье рук. Отношения мои с городом большим ограничились порогом лавки кукол, колокольчиком дверным, что висит над ним. Колокольчик – дзинь! Колокольчик – брень! И в мою ловушку для теней очередная попадается тень. Покупатель, клиент: кто-то клюнул на вывеску? Он заходит сюда с таким видом, будто выбора нет, будто прочие лавки закрыты, будто его сюда загнали шквал и гроза. Первым делом он протирает глаза. Здесь темно, неуютно, все в забвенье, в пыли. Нет игрушек на полках. Где же они?

Озирается и, верно, думает он, не ошибся ли дверью, не ошибся ли домом? Стоит в горле вопрос удушливым комом. Но нет, попал он по адресу, туда, куда нужно! Но отчего же так сердце скрежещет натужно? Отчего липкий холодок ползет по спине? Он уже хочет уйти, когда «Заблудились, мистер?» вдруг звучит в тишине.

Люди боятся этого места. Люди все смелы в соседнем квартале. А я обретаюсь в подвале на заднем дворе кабаре, где плясали и плясали, плясали ночами, где кло́унили клоуны, а дивы выли сычами. Сюда больше не заходят – только случайно. И жизни здесь, как в тлеющем угольке. Они все смелы там, вдалеке! Вдалеке!

Но стоит кому-то свернуть в мой переулок, но стоит им пройти до моего тупика, увидеть пыльные окна лавки игрушек, как дрогнет их сердце, голосок внутри заунывно застонет, камешек мелкий в туфлю прокрадется, душу предчувствие мрачное тронет, и даже нога их тотчас споткнется. Только что шум людной улицы был, а сейчас тишина и туман, не горят фонари. Но любопытство неизменно толкает в капкан, любопытство шепчет: «Загляни! Что внутри?» Он идет, он бредет, он себя мне несет. И лишь только открывает он дверь лавки моей, как мечтает убраться отсюда скорей. Но поздно! Ты пришел, ты зашел, тебя затянуло крюками. Не уйдешь от меня ты с пустыми руками.