Оазис

Если быть точным, то меня упаковали в одну большую такую коробку, в которую, но размером поменьше, когда—то упаковывал и я всякую мелочь. И мне не нравилось то, что теперь и я считался мелочью. Да.

Какое—то время я думал, почему же меня взяли именно в отдел «согласований и доставки», а не «возвратов и претензий», потому что я тоже умел звонить и ругаться по телефону. На ежемесячной беседе с менеджером Настей мы обсудили моё негодование. Она сказала:

— Роберт, ты любишь звонить, но тебе жутко не нравится, когда звонят тебе. Вспомни, ты никогда не отвечаешь на мои звонки. Даже твоя мама звонит мне, чтобы я передала тебе трубку.

От такого личного диалога у меня что—то зачесалось в нагрудном кармане.

— Вот. Даже сейчас ты сбрасываешь.

— Нет. Просто что—то чешется. Я и не знал, что ношу телефон в нагрудном кармане. Это же так непрактично.

— Но ты носишь. И он постоянно у тебя вываливается.

— Наверное ты меня с кем—то путаешь. Вряд ли это был я.

— Я тебя прекрасно знаю. Даже не думай, что не знаю. А если и полностью не знаю, то в одном уверена точно.

— В чём?

— В том, что тебе нравится ругать, а не ругаться. Тебе нравится обвинять, но не быть обвинённым.

— Не правда,— вырвалось у меня.— Я люблю чувство вины. Я занимаюсь самобичеванием. Я в депрессии. Я режу себе пальцы, пока поднимаюсь в лифте за то, что не хожу по лестнице.

Мы посмеялись и разошлись. Я согласился, что моё место в отделе «согласований и доставки». Так я и сказал:

— Моё место в отделе «согласований и доставки».

— Верно. Понимаешь, мы же ставим на должности не как попало. Мы учитываем способности. Вон, ты же знаешь Витю.

— Да,— никакого Витю я не знал. Я думал, Настя всё—равно мне о нём расскажет.

Но она не рассказала. Только кивнула.

— Если ты меня понимаешь, то зачем спрашиваешь?

Я смутился и:

— Просто мне не хватает внимания. Вот и всё, — сказал что попало.

Настя промолчала. Она разглядывала меня, я это чувствовал, и это заставляло меня смеяться. Кажется, что она мысленно меня щекотала. Никогда не был в подобных ситуациях. Затем она рассмеялась. Она смеялась так громко и так сильно, что её щеки посинели, а пальцы на руках задергались. Её слюни, ненавижу слюни, попали мне на воротник и даже на нос. И ещё немного на губы, потому что я открыл рот от растерянности.

Её смех разнёсся по всему складу. Кто—то подхватил эту идею и тоже начал смеяться. И все, кто слышал, начинал смеяться. А потом стали икать. Верите, нет, но я никогда ещё, ни до, ни после, не слышал групповой икоты.