Тот, кто помнит

Образы в неистовом смерче за­вертелись вокруг юноши. Голоса послышались со всех сторон: далеко, близко, спереди, сзади, под ухом, снизу, сверху.

– Где выворотность, где перекрест?

– В каком темпе сыграть Вам, дражайший сэр? Изволите помед­леннее?

– Плюнь на них, уходи!

– Хочешь в кружок вязания? Там тебя возьмут со всеми потро­хами?

– Сколько же я выпил, когда писал «Ирвина»? Славная была ночка. Эх, понеслась! – Послышались урывки записи Фицпатрика вперемешку с «Хоралом колокольчиков».

– Ну, и что я говорила, Майкл О’Флаэрти? Но ты до сих пор слеп.

– Твои слайды хуже, чем у Лизи Кэйси. Сальса тебя ждет, сальса, сальса…

– Теперь я могу видеть, теперь я вижу все!

– Тени не потеют!

Далее все смешалось в жуткую какофонию, от которой стало боль­но ушам. Парень схватился за голову и истошно закричал.

Тут сон улетучился, морок пропал. Юноша от испуга пришел в себя и с размаху сел в постели. Сердце билось, как у кролика, тело жгло, словно в лихорадке, мышцы напряглись до боли, а шумное дыхание пугало. Взгляд на часы – 12:30.

Надо вставать и бежать в школу танцев. Быстрый душ, завтрак остатками пиццы с пуэром, поспешные сборы. Пора выходить.

До самого конца каникул Майкл занимался «Ирвином», даже в сам сочельник. Эдвин тоже приходил всякий раз позже О’Флаэрти и оставался после него. Никогда в раздевалке не было его вещей. Где он их оставляет, так и не удалось проследить. Имелась и еще одна стран­ность. Мистер Хантингтон всегда появлялся в одной и той же одежде. Неужели, стирает шорты с майкой каждый день, или основательно за­тарился на рождественской распродаже одинаковыми шмотками? Ни адреса, ни мэйла, ни телефона мужчина так и не оставил и весело про­вести время вне зала не захотел.

Он никогда не рассказывал о своей жизни, а на попытки выведать что-нибудь отвечал отговорками. Зато «Ирвин» действительно хорошо продвинулся. Еще немного, и можно будет показывать господину Макфергусу. И такой прогресс парень свя­зывал не только с изменениями в степе и сете, но, в больше мере, с вдохновляющим влиянием нового знакомого. Майкл даже в некотором роде перенял его манеру исполнения.

В последний день пошел снег – редкость в этих краях даже зимой. Природа, изможденная постоянным дождем, едким туманом и поры­вами промозглого ветра будто бы уснула под тонким пушистым покро­вом. Таким умиротворением дышали и сонные улицы, и седые холмы, и живые изгороди, и бескрайние вересковые пустоши.

На вопрос о том, могут ли они встретиться снова, Эдвин сказал, что вряд ли.