Ангелы не умирают

Я не знаю, что он там делает, потому что возвращается он как правило хоть и не вполне, но трезвый. Во всяком случае не похоже, чтобы он шел туда напиться.

Лука доходит до конца лестницы, тонкий луч фонарика пляшет по подвалу, выхватывая то пыльные, затянутые паутиной стеллажи с древними плотницкими инструментами, то краешек верстака, то неровную каменную кладку стен и черные от плесени трубы канализации. Наконец, луч света ударяет мне в живот и начинается двигаться верх, я заслоняю лицо ладонью, но Лука все равно видит мою пострадавшую физиономию и горестно вскрикивает.

Потом бросается ко мне и обнимает, крепко вжимаясь лицом в мой свитер. Я обхватываю его одной рукой и чувствую, как он часто дышит, сдерживая слезы. Он знает, что я расстроюсь, если он будет плакать.

- Привет, братишка, - произношу я бодрым голосом. – Рад принимать тебя в своих апартаментах.

И я действительно рад, безумно рад ему, но в то же время беспокоюсь. И, пряча грызущую меня тревогу за суровостью тона, говорю:

- Вот, только ты напрасно встал с постели.

Забыл, что сказал доктор.

- Это был не настоящий доктор, он ничего не знает... Марки, я слышал, как он привел тебя и запер здесь, - шепчет Лука. – Я хочу помочь. Чем я могу тебе помочь?

- Ладно, - сдаюсь я после недолгого колебания. – Посиди со мной немного. Только сначала…

Чувствую, как у меня краснеют уши, тяжело сглатываю прежде, чем продолжить, сгорая от смущения.

- Ты хочешь в туалет? - спокойно спрашивает он, видимо, замечая, как я ерзаю и жмусь от болезненных спазмов внизу живота.

- Да, очень. Я уже чуть не обмочился. Здесь где-то должно быть ведро, я не могу до него дотянуться.

Он находит мне это проклятое, покореженное ведро в самом углу подвала и я, наконец облегчаюсь, безуспешно пытаясь заглушить громкий звук покашливанием. Пока я делаю свои дела, Лука стоит, деликатно отвернувшись в другую сторону. Все-таки хорошо, что здесь еще очень темно. Хоть он мой брат, я не могу преодолеть свою застенчивость.

- Спасибо, братишка. Ну ты меня и выручил.

Он улыбается довольный, и от этой улыбки у меня щемит сердце. Я наконец, разрешаю ему включить свет. Вспыхивает тусклая лампочка, озаряя мрачное помещение с низким потолком. А я впиваюсь глазами в Луку, любуюсь каждой его черточкой. Меня не было несколько дней, и я жутко соскучился по своему братишке.

Мне было тринадцать, а Луке семь, когда мы остались одни, без родителей. Сейчас ему двенадцать, но он все такой же худой и мелкий, словно так и не вырос с тех пор.