"Господа магильеры"

Чиркнул зажигалкой, с наслаждением затянулся… Ну откуда ему было знать, что неподалеку находится господин люфтмейстер — и не в самом благостном состоянии духа?.. Я мысленно потянулся к нему, тронул струны воздуха… Бедный техник заорал благим матом, увидев, как табачный дым, который он выдохнул секундой ранее, свернулся, закрутился, переплелся — и образовал изображение пухленького херувима в пикель-хельме с развернутой надписью готическими литерами «Боже, храни Германию!». От неожиданности техник громко закашлялся и испуганно замахал руками, развеивая картинку.

Может, устроить ему ледяной сквозняк в штанах?.. В итоге отпустил с миром.

16 декабря 1917

Прочел вчерашнее — вновь рассердился на себя. Злобный мальчишка. Постепенно мы все тут превращаемся в злобных мальчишек. Какая-то странная смесь инфантилизма, непосредственности и отчуждения.

Все личное прячем в себя, как солдат в дождливую погоду прячет гранаты, обвязывая их ворохом всякого тряпья — чтоб не промок запал.

Вот и мы тоже прячем в себя что-то такое, что никак не должно промокнуть…

Вчера же долго размышлял, да так и не написал, отчего настроение испортилось. Как будто, если бы написал, что-то в окружающем мире переменилось. Мальчишка! Вот сейчас специально напишу.

Итак, вчера, 15 декабря 1917 года, я официально получил отказ на свое прошение об отпуске.

22 декабря 1917

Девять дней до Нового года — и я наконец сшиб своего первого француза с момента нашего перевода.

Нет времени писать, ребята зовут «обмыть первенца». Раздобыли коньяк, или то, что им называется в здешних краях. А хочется написать на свежую голову.

23 декабря 1917

Итак, как это было. Да ничего, в общем-то, такого и не было. По крайней мере, не так, как это выглядит в киножурналах — искаженные от напряжения лица, плюющиеся огнем пулеметы, и аэропланы, безумно вертящиеся в облачном небе чокнутыми мотыльками.

Удивительно, но черно-белые киноленты кажутся мне сейчас даже более жизненными и естественными, чем настоящие воздушные бои.

Начиналось все как обычно — я взлетел в семь утра (надо было обогнать надвигающуюся облачность) и пошел на север на предельной высоте. Маршрут был мне знаком, я двигался по нему привычным курсом. Сперва вдоль линии фронта, потом небольшой рывок на северо-запад, пара заходов над рекой — и обратно.