Изощрённое возмездие

   Из зарешечённого скромного окна была видна вечерняя улица и редкие гуляки, гортанно хрипящие спьяну песни, и безразличные прохожие снующие по своим делам. Её захотелось закричать, что она не виновна, но вместо этого, схватившись за прутья, постаралась подналечь на сталь и попробовать разогнуть или пошатнуть хоть один из них.

   Увы, решётка была не старой, и вовсе не желала давать слабину, несмотря на всё более и более сильное желание Лауны освободиться; чем больше она старалась, тем сильнее в ней разжигалось желание жить.

Когда она бросила это занятие, то, смотря на налитые тяжестью руки, увидела, как их охватила судорога, которая переменила её настроение. Эта девушка поняла: по своей воле ей не выбраться. «Кричи сколько влезет, – понимала она, – никому нет до тебя дела».

   Достаточно крупная каменная кладка без трещинки внушала и уважение, и тревогу.

   Лауна при всём желании не могла прослыть глупой девушкой и, очнувшись здесь, соединила несколько ниточек и пришла к выводу, что господин Фальстаф подставил её.

И теперь, видимо, её жизнь под большой угрозой.

   К бормотанию заключённые примешался ещё какой-то шумок. Навострив слух, Лауна поняла, что это топот приближающихся шагов. И почему-то она готова была поставить всё на то, что идут именно к ней. Она из интереса проверила свои карманы, вот только в них ничего не оказалось. Должно быть её подчистую обобрали, когда доставляли сюда. Этого стоило ожидать.

Людям только повод дай. Пропало и серебряное кольцо, и такая же простенькая цепочка, которую она носила с детства, и несколько печений и скромный кошелёк. Словом, единственное, что у неё осталось, это одежда и она сама.

   – Осточертело это дрянное, припоганейшее место… – послышался старческий, сухой и низкий голос с желчью.

   – Уже почти пришли, – донёсся до неё спокойный, ровный голос мужчины средних лет. – Так-так, вот и она, уже очнулась.

   – Я не… – попыталась сказал она, но была оборвана, как струны гитары.

   – Молчать! – рявкнул седой старик, одетый в тёмную кожаную накидку и гордо носящий на себе серо-серебристый парик. – В моём присутствии лишний раз рот не открывать запрещается! Меня тошнит от подобных тебе, и вы мне опротивели ещё десяток лет назад. Что ты так вылупилась? Ясное дело ты, как и тысячи до тебя, будешь вопить, что не виновна… М-м-м, а ну-ка, подойди поближе к окну.