Когда в июне замёрзла Влтава

– Ты знал, что у пана командора брат – страговский настоятель?

– Понятия не имел.

– А вы, пан Чех?

Одноглазый стражник только мотнул головой. Войтех Чех – как хорошо знали сослуживцы – вообще говорил редко, предпочитая обходиться жестами, а к словам прибегая только тогда, когда считал их совершенно необходимыми. По случаю холодов седоусый ординарец завёл привычку носить под шляпой вязаную шапочку с наушниками, что, может быть, и смотрелось бы несколько комично, если б не эта его молчаливость, не кривой шрам, пересекающий неулыбчивое лицо, и не пронизывающий взгляд уцелевшего глаза.

Они свернули вправо и начали подниматься по широкой Ратушной лестнице, на половине пути столкнувшись с десяткой капрала Марека Цвака, устало спускавшейся вниз. Болотец с печальным видом приветствовал знакомых, но останавливаться поболтать не стал: холодная ночь на посту у Старых Страговских ворот явно вымотала беднягу, сероватая кожа стала совсем светлой, а кончик длинного носа так и вовсе побелел.

Возле самих ворот хлопотала дневная стража, готовясь отпереть массивные створки, обитые железными полосами. Глубоко утопленная в стене боковая калитка уже была распахнута настежь, возле неё капрал давал указания двум своим бойцам. Трое из ночной вахты, поприветствовав коллег, прошли под каменными сводами и оказались снаружи.

С этой стороны ворота были оштукатурены, поверх штукатурки слева был нарисован стоящий на задних лапах лохматый пёс, держащий в зубах золотой ключ; справа – дракон, тоже стоящий на задних лапах, со свечным фонарём в передней правой.

Максим мельком оглянулся на эти аллегорические фигуры, потом снова посмотрел вперёд и едва заметно вздрогнул. Он уже видел эту картину раньше, но всякий раз неприятный холодок пробегал по позвоночнику, и в воздухе вдруг начинал мерещиться запах крови.

Чуть дальше по улице, справа, там, где, возможно, когда-нибудь предстояло появиться комплексу Лореты, на вытоптанном, будто плешивом, пятачке земли, возвышался на каменных столбах помост.

В самом центре его стояла широченная колода, стянутая железными обручами, с полукруглой выемкой спереди, почерневшая от времени и впитавшейся в дерево крови. Позади лобного места, метрах в ста от него, сгорбился под пасмурным небом маленький костёл Святого Матфея, от которого протянулось к дороге запущенное и сильно заросшее деревьями кладбище, с одного угла подпёртое небольшим домиком.