Маша Кошкина

Маша Кошкина

Екатерина Мурава

Глава 1 Детство

Маша Кошкина родилась с любовью к музыке. Её первый крик плавно перерос в полновесную младенческую истерику. Врачи, медсёстры, прочий персонал и роженицы, не встречавшиеся ранее с такими развитыми лёгкими у новорожденного, были несколько шокированы. И слушать бы несчастным эти вопли на протяжении недели, именно столько провели Маша с мамой в стенах роддома №1, если бы не санитарка тётя Дуся. Глуховатая женщина мыла в коридоре полы, врубив на всю громкость карманный радиоприёмник, из динамиков которого, пополам с помехами, рвался всеми узнаваемый «Танец маленьких лебедей» (1). Вообще-то, ей было строго настрого запрещено включать приёмник в стенах заведения – роженицы жаловались на шум и требовали покоя – но тётя Дуся вертела на своей швабре мнение как рожениц, так и руководства.

Маленькая будущая Маша, на тот момент ещё даже не успевшая получить имя, притихла, прислушалась, вытаращила глазёнки и тихонько загудела, как малюсенький электромоторчик.

– Да она же пытается в ноты попадать! – умилилась медсестра, державшая малышку – Ах ты, певица!

Это был первый и последний благодарный слушатель в Машиной жизни. Беда в том, что наши чувства далеко не всегда взаимны, и если Маша любила музыку, музыка к ней ничего подобного не испытывала…

– Господи, да когда же это кончится!? – Елена Сергеевна Кошкина добавила в каждое ухо ещё по хорошей щепоти ваты и попыталась погрузиться в работу. Статью надо было сдавать завтра, и целую, а не ту половину, что она успела написать.

В адском шуме, от которого она пыталась отгородиться, наступила секундная пауза.

– У самоваяа я и моя Маса!(2) – взвыла с новыми силами играющая на полу девочка, не попадая в ноты ровно настолько, чтобы мелодия оставалась узнаваемой, но слышать её человеку, хотя бы с зачатками музыкального слуха, было невозможно.

– Чаю хочешь, что ли?

– Консетки – баяаноцки!(3)

– Поняла, поняла… И конфету…

Несчастная мать меломанки, научившейся петь, раньше, чем говорить, подхватила своё чадушко на руки и поволокла в кухню.

– Маша спит? – Анатолий Васильевич Кошкин просунул голову в чуть приоткрытую входную дверь.

– Спит, спит. Не бойся, – устало отозвалась жена – Хотя ты мог бы и пораньше прийти, в конце концов, она и твоя дочь тоже, а варюсь в этом котле я одна!

– Как здоёово, то все мы десь сеодня собъяаись!(4) – послышалось из детской. Анатолий Васильевич поспешил дезертировать в обморок.

К трём годам Маша заговорила.