Договор с дьяволом

А в купе стоял обволакивающий туман, в котором витали запахи терпких духов, кисловатого пива и табачного дыма: вентилятор с трудом справлялся со своими прямыми обязанностями. Одним словом, если когда-либо и возникало у Вячеслава Ивановича желание подкрепить несколько угасающие силы организма с помощью богатырского напитка Кавказа — холодного углекислого нарзана, то у него теперь появились для этого все необходимые предпосылки. Ибо следующая вагонная ночь не то чтобы доконала его, но во всяком случае заставила принять важное для себя решение: воспользоваться представленным случаем и прекратить пить, курить и, по возможности, общаться с прекрасным полом.

И — нарзан! Много нарзана!.. Впрочем, теперь, уже явно в последний раз, так и быть, придется уступить настойчивому желанию дамы. Ну ладно, и еще раз… Как, снова?!

Расстались они на перроне Минеральных Вод невыспавшиеся, утомленные, но крайне довольные друг другом. Ага? Ага! И никаких условий и обещаний дальнейших встреч и свиданий.

Тем более что Лина заранее попросила ни в коем случае не провожать ее, найдутся и встречающие, и провожатые — так надо было понимать. Поэтому прощальный долгий поцелуй состоялся еще в купе при закрытых дверях. После чего Вячеслав подхватил свою сумку и пошел на выход. Лина не торопилась.

У вагона Грязнова приветствовал милицейский полковник, из чего Вячеслав сделал вывод: друзья уже звонили сюда. И оказался прав. Полковник Горюнов был начальником Кисловодского городского управления внутренних дел, и его «Волга» ожидала на привокзальной площади.

Покидая перрон, Грязнов невольно обернулся и вздохнул — не от приятных впечатлений, уже перешедших в разряд воспоминаний, а скорее от сожаления, что новая встреча больше никогда не состоится.

Как заметил один современный классик, абсолютно счастливым может быть только полный дурак. Не потому что он ничего не делает, не производя на свет ни материальных, ни духовных ценностей и оттого не ошибаясь, а потому что ему и в самом деле ничего не надо — это ли не счастье! Грязнов же, по собственному разумению, верша в служебное время высшую справедливость, создавал тем самым некоторые духовные ценности или защищал материальные, однако при этом он, случалось, ошибался и в людях, и в своих предчувствиях.

А значит, и полное счастье ему не светило. Хотя все, казалось, могло располагать к тому.