Али баба и тридцать девять плюс один разбойник

Остальные тоже повскакивали со своих мест и окружили Лопуха, упавшего на карачки и бестолково ощупывающего землю в дыре.

– Где Мах? – спросил Лопух, облизнув враз пересохшие губы.

– А-а, нечистая! – всполошился Бурый и кинулся к окну.

Звон разбитого стекла и возня застрявшего в перекошенной деревянной раме тела разорвали гнетущую тишину.

– Слышь, Лопух, – Косой медленно попятился к двери, – ты как хош, а я того… сваливаю.

– Да, – согласился Лопух. – Мах, видать, накрылся. Линяем отсюда.

Лопух отполз от дыры, поднялся и, отряхнув брюки, почесал затылок.

– Вот что бывает, когда много на себя берешь.

Сколько себя помнил Максим Коротков, ему всю жизнь не везло. Начать с того, что его перепутали в роддоме – достовернейший факт с печальными последствиями. Нет, сначала ему, конечно, повезло. Максим попал в отличную, заботливую семью, где прожил, не дуя в ус, счастливейших четыре года. А потом… Потом жизнь понеслась под откос: в роддоме выяснилось, что семье вручили не того, и он переехал в другой дом – дом ужасов и кошмаров.

Мать с отцом пили, не просыхая, нигде не работали и ничего от жизни не хотели. Маленький Максимка целыми днями слонялся голодный, в потрепанной одежонке по улицам, выпрашивая даже не деньги, а еду, пока наконец не вмешались те, кому было положено вмешаться с самого начала – органы опеки, и Максимку препроводили в детский дом. Заведение, конечно, чистое и уютное по сравнению с тем свинарником, где он жил последние три года, да и кормили там сытно. Одно плохо – собралась там нехорошая компашка, не дававшая никому проходу.

С окрепшим десятилетним Максимкой связываться никто не хотел, особо после того, как тот от души навалял сразу двум своим обидчикам, но вот другим от компании заносчивых зазнаек доставалось изрядно. И надо ж такому случиться, что Максимка был втянут в эту компанию. Очень поздно он осознал, что катится по наклонной плоскости. Осознал и ужаснулся, когда его в четырнадцатилетнем возрасте доставили в отделение полиции за кражу. Ему бы одуматься и взяться за ум, но – увы! – страх прошел быстро, а безнаказанность подстегнула к следующим подвигам.

В девятнадцать лет Максим сел основательно, на полтора года, за кражу с мордобоем. Перевоспитаться не получилось, хотя Максим все полтора года сам себе клялся и божился, что завяжет с воровством и начнет новую жизнь. Однако желанная свобода не принесла ничего, кроме новых разочарований: Максим оказался никому не нужен, и никто не хотел брать его на работу.