Притчи о пьяном эльфе, наследнике Пустоши

Притчи о пьяном эльфе, наследнике Пустоши

МД

Первая притча о пьянствующем эльфе

Когда я впервые увидел его, не поверил, что он может быть эльфом. Грубый, плохо одетый, воняющий алкоголем и сажей. Он поднялся с порога хижины, глядя на меня пустыми глазами, если в них и было что-то, то только пустота и безразличие. Думаю, он хотел выпить и не знал, где достать напиток.

– Ты… Мирандир?

– Зачем он тебе?

– Я… Принц….

– Иди лесом.

– Лесом? – Я не понял его оборота речи. Никто не обращался ко мне подобным образом.

– Этим путем я и следую. Мы стоим в лесу. Меня отправил сюда Владыка Златолистых лесов, король….

– Я понял, – прервал меня раздраженный надтреснутый голос. – Да, я Мирандир, наследник Пустоши, двоюродный племянник Короля. Что тебе?... Принц. А конь где? Белый.

– У меня гнедой конь… И он не прошел бы в такой чаще… Чем я могу смягчить твое отношение? Я пришел к тебе по важному делу.

– Да ты просто хочешь нанять меня, чтобы перерезать кучку тварей или демонов, осадивших какой-нибудь клочок, который будет твоим после смерти папаши.

Мою проблему действительно можно было рассмотреть с такой позиции, но я относился к ней иначе.

– Страдают люди!

– Люди, – резонно заметил Мирандир, и я мысленно отругал себя, ведь наставник, провожая меня в путь, неоднократно напомнил мне, чтобы я не подчеркивал, что жажду помощи для человеческого поселения. Рассудок мой в панике искал выхода, и, о чудо, я вспомнил о бутыли старинного вина, которую я должен был завести своему дяде, герцогу Солнечному, но не застал его в замке.

– Послушай, быть может, начнем разговор иначе? Я везу с собой отличное вино, почему бы нам не опробовать его, а потом уже решим, стоит ли продолжать разговор.

– Вино? – сразу оживился грязный эльф. – Это другое дело! Давай сюда бутылку!

И мы распили старинное, коллекционное вино, сидя на траве, не прибегая к бокалам или иной посуде, дополняя пир лишь вяленым мясом из моей походной сумы и эльфийским сыром с тухлым запахом и ореховым вкусом.

К стыду своему, я был пьян прежде, чем бутыль опустела, и ни язык, ни рассудок, ни ноги более не повиновались мне. Я не помню окончания нашего скромного пира и того, что было после. Очнулся я лишь на следующее утро, лежа на траве и завернутый в теплую, но нежную, как шелк, материю – наподобие младенца. Впрочем, я высвободился без труда и, поднявшись на ноги, ощутил себя отдохнувшим и бодрым. Я огляделся в поисках Мирандира, но его не было видно.