Неправильный рыцарь

Простолюдины же от великого, неописуемого восторга и воспаленной, необузданной фантазии, никогда (ну, то есть даже ни разу!) не просили у него милостыню. Не осмеливались и надеяться на подобное счастье — так же, как не надеялись, что им подаст ангел небесный.

Те же, кто накоротке либо просто хорошо знал благородного Эрлиха, усмехались: мол, ангел скорей бы наскреб несколько медяков либо горстку серебра — чего нельзя, ну никак нельзя было сказать о благородном Эрлихе, бароне фон Труайльдт. Впрочем, отнюдь не скаредность была тому помехой, но благочестие и, достойная всяческих похвал, богоугодность, свойственная далеко не каждому из рыцарского сословия.

Ибо сир Эрлих считал себя не вправе хоть немного улучшить то, что ухудшил по своему усмотрению сам Господь. Он (разумеется, Эрлих, а не Господь) говорил, что неправильно — улучшать заведомо ухудшенное. Мол, это не по-божески.

Кое-кто, правда, хотел оспорить мнение благочестивого Эрлиха и, переубедив его, склонить от истинного благочестия к слепой и неразумной расточительности.

Но всякий, кто хоть однажды натыкался на взгляд Истинного Рыцаря — как натыкаются на каменную стену, на ледяную гору, на металлическую дверь, крепко запертую на множество запоров, цепей и задвижек — этот человек почему-то не делал второй попытки. Не делал, не пытался сделать и даже не помышлял об этом. Ни-ког-да.

«Роман о заклятых

любовниках»,

глава

девятая

Глава 2

Глава вторая

Увы, барон Эгберт Филипп Бельвердэйский совершенно не походил на светлый романтический идеал.

Как не являлся он и цветом рыцарства, и примером для подражания. Да он (что тут скрывать!) и не стремился к этому.

Невысокого (если не сказать — маленького) роста, он имел весьма своеобразную внешность. Очевидно, создавая Эгберта, господь бог не то пошутил, не то отвлекся на что-то более существенное и неотложное. В общем, был настроен крайне легкомысленно и заканчивал свой труд явно второпях. Чем иным объяснить то, что фигура рыцаря, будучи чрезмерно субтильной, казалось, состоит из веточек и палочек, готовых подломиться в любой момент.

И даже его широкие плечи не спасали положение.

Эгберт тихо страдал: исправить что-либо казалось невозможно. Ни постоянные упражнения, ни три крестовых похода (один тяжелей другого) не сделали его фигуру крепче и мощней. Наоборот! Все части его тела, укрепившись, истончились до такой степени, что Эгберт нигде не мог подобрать себе готовые доспехи.