По агентурным данным

Выходит, вы у нас незаменимые, – слащаво улыбнулся Герасимов и с неожиданным злорадством добавил: – Вот и соответствуйте.

Молчавший до сих пор Сташевич вскинул на энкавэ-дешника темные глаза с набрякшими веками, довольно долго разглядывал круглое, без малейшего признака растительности, какое-то бабье лицо. Густая бровь презрительно поднялась, он медленно произнес:

– А мы и соответствуем. Да, лейтенант? – Сташевич перевел мигом потеплевший взгляд на Орлова. Тот спал, прислонившись к борту грузовика.

– Не буди его, Иваныч, – тихо сказал Хижняк, закуривая.

Они замолчали. Едва различимо просвечивал сквозь пальцы Егора огонь папиросы, чуть освещая словно вырезанное из камня лицо с резкими носогубными складками, прямым носом, волевым подбородком. Веки были опущены. Казалось, он спал, если бы не редкие, глубокие затяжки. Загасив и спрятав окурок, Хижняк и впрямь заснул. Двое других – Сташевич и Орлов – тоже, что называется, дрыхли без задних ног. Герасимов разглядывал их с нарастающим раздражением.

Его, человека, который панически боялся смерти, просто-таки бесило хладнокровие людей, которым вот-вот предстояло ввязаться в очень опасный бой и, может быть, погибнуть.

Полуторка резко тормознула, троица одновременно встрепенулась, оглядываясь.

– Подъезжаем, – не глядя на них, сообщил Герасимов.

Действительно, грузовик въезжал в ворота порта, миновал длинную череду бараков и остановился возле облупленного одноэтажного здания администрации. Около одноэтажки уже стояло несколько грузовиков, пара «доджей» и санитарный «студебеккер».

Вдоль дощатого забора, огораживающего территорию порта, выстроились солдаты оцепления. На земле, возле санитарной машины, на носилках лежал раненый. Доктор, пожилая женщина, склонившись над ним, отдавала команды двум санитарам:

– Повезете в академию, на третью хирургию, я договорилась, – слышался ее хриплый голос. – Нож не вынимать! Везти быстро, но аккуратно. Тихо, сынок, терпи! – Она снова наклонилась над раненым. – Эк они тебя, мерзавцы, уделали! Счастлив твой бог, что жив!

Хижняк, Сташевич и Орлов, проходя мимо, взглянули на носилки.

Молодой мужчина с мертвенно-бледным лицом тяжело и хрипло дышал. На губах его пузырилась пена, а из груди торчала обмотанная изолентой рукоятка.

– Попали в легкое. Пневмоторакс. Полсантиметра левее – и он покойник, – прокомментировал Сташевич, когда троица вошла в скудно освещенный вестибюль.

В кабинете начальника порта разместился штаб операции.