Гром гремит дважды

— Обычно у всех так бывает, если пропустишь таблетку.

— Вот видишь. У всех сначала кайф, потом — ломка. А у меня — только ломка. — Помолчав над вонючим ведром, я добавил: — Поэтому я ненавижу дурь. И всех, кто на ней сидит. Всех, кто её толкает на улицах. В школах, универах, клубах и кабаках...

Каждая фраза была откровением. Я тоже изливал сейчас душу, только не Тао, а самому себе. Память всё ещё скрывалась за семью печатями, но то, что я говорил, было важнее памяти. Что-то из области любви или веры.

Не поддающееся законам ума. Просто существующее.

— Всё равно таблетки глотать придётся, — сказал Тао.

— Посмотрим, — буркнул я и отодвинул ведро в сторону. — А что нужно, чтобы стать борцом?

С отравой разобрался, но теперь передо мной встала другая проблема: обезвоживание. Казалось, все кишки разом ссохлись и слиплись в ком. Горло горело.

— Продержаться три раунда против одного из борцов, — сказал Тао.

— Ну, тогда у меня плохие новости, — сказал я, опять вспомнив здоровяков из столовой.

— Месяца на подготовку тебе не хватит.

— Да пошёл ты! — Тао ударил по решётке. — Главное — сила духа. Я сказал, что пройду — значит, пройду. Понял меня?

— Понял, понял... А теперь — давай помолчим, хорошо?

Я закрыл глаза. Попытался уснуть — не вышло. Тао выдержал в тишине минуту. А потом он начал выть.

За эту бесконечно долгую ночь я оценил чувство юмора тех, кто назвал карцер «консерваторией».

Глава 4. Джиан

Когда ключи загремели в дверях, я уже хотел убить Тао голыми руками, чтобы он наконец-то заткнулся.

Он выл, стонал, иногда плакал, но стоило мне задремать, как Тао будил меня громким воплем. Кидался на дверь, барабанил по ней кулаками и, кажется, головой, звал воспитателей, молился.

Не зря всё-таки проштрафившихся учеников держали в одиночных камерах. Наверняка два-три таких недоумка поубивали бы друг друга. А клану не нужны смерти, клану нужно вернуть деньги с процентами. Бизнес есть бизнес, и если с человека можно выдоить хоть что-нибудь, его смерть не выгодна.

Две двери, моя и Тао, открылись одновременно. Я прищурился. Тусклый свет снаружи ударил по глазам, как лезвие бритвы. Тао бросился к выходу, умоляя о таблетке, до размеров которой сжались все его надежды и мечты.

Я вышел спокойно, остановился в коридоре. Фигуру воспитателя видел смутно. Давящее ощущение собственной ничтожности меня бесило. Воспитатель казался большим и сильным, свободным.