Последушка

— Заразная она, нельзя тебе к ней, Елена, — всё также тихо проговорила ведьмачка, — сыну своему болезнь принесешь, не смогу его второй раз с того света вытащить.

Ульяна лежала на лавке и мелко тряслась от страха, хотела спрятаться за печку. Да побоялась, что шумно будет. Поэтому лишь накрылась платком до самых глаз, зажмурилась и молилась про себя: «Господи, защити, рабу твою! Господи, не допусти худого! Пусть барыня уедет поскорее».

— А она выживет? — спросила барыня уже более спокойно, видать смирилась.

— Один Бог то ведает, а нам остается лишь жить по воле его, — услышала Ульяна ответ Аксиньи.

— Что ты заладила, Бог, Бог! А то я не знаю, что ты самому черту служишь, — снова разозлилась барыня. — Ох, доиграешься ты у меня. По краю ходишь, смотри. Чтобы за неделю девка была здорова!

— А ты Бога, смотрю, совсем не боишься, да Елена? — услышала Ульяна всё такой же тихий голос Аксиньи, по всему было видно, что барыню та совсем не боялась.

— Где он? Бог твой? Когда с сыном беда случилась, где он был? — спросила Елена.

— Я же тогда все пороги в церкви оббила, а он не откликнулся! Вот и не пеняй мне Богом, Аксинья. Утомила ты меня. Поеду. А девку на ноги поставь. Нужна она мне!

***

Утром, не обнаружив на своем дворе Ульяну с пожитками, Елена Сергеевна очень разозлилась. Молодому барину, сыну её Илье Александровичу было неспокойно. Она знала такое его состояние. Ходил он мрачный, девок бил плетью, но ни одну из них к себе не затаскивал. Верный признак, что скоро он в буйство впадет. Его надобно было отвлечь, но отвлечь было некем.

Девки, что остались в доме были не во вкусе молодого господина.

А вот Ульянка Фролова была как раз такая, как надо. С ней бы её Илюшенька успокоился. О том, что ждало после сыновнего успокоения бедную девушку, Елена старалась не думать. Не она первая, не она последняя. Зато сын на полгода снова нормальным будет. А лесное болото все тайны спрячет.

Она послала управляющего Ивана Тимофеевича за Ульянкой, но тот приехал с дурными новостями.

— Занедужила девка.

Ночью Фрол её к Аксинье увёл, — доложил Елене Иван Тимофеевич, при этом он отводил глаза, теребил шапку и переминался с ноги на ногу, понимал, что это была лишь отсрочка для девчонки, а всё равно радовался в душе. Видно было по лицу, что радовался. Елена Сергеевна с досадой сплюнула на землю. Никто из слуг не проникся бесконечной преданностью к хозяевам. Боялись, но не любили. Никто. Даже нянюшка её сына обходила своего воспитанника стороной.

— Закладывай коляску.