Опрокинутый крест

На прилавках золотыми реками дымилась медовуха, и пахли свежей сдобой прецли с маком, так похожие на руки, сложенные для молитвы. Гости ярмарки ходили кругами и наполняли животы, горожане несли домой веточки сирени и вишни, чтобы те зацвели к Рождеству и на год прогнали злых духов.

Последний глоток крупника слегка вскружил голову Збышеку, но отчаянно хотелось еще, и хотелось, чтобы этот «бухен», этот зимний вечер и легкость в членах не кончались. Потому что, если не они…

Збышек мотнул головой, но в голову уже аспидами поползли черные мысли: снова дорога, снова холод, снова сезонные работы и тревога под сердцем, не уходящая, неизлечимая, невыносимая — тревога, что в Ялинах Збышек оставил часть себя.

Какую часть — он бы и сам не сказал, но и вернуться за ней не мог. Только сводило душу раз за разом и куда-то гнало — за горы, туманы, за бледно-розовый рассвет.

Збышек заел тяжёлые мысли последним куском перника и ввалился в корчму.

— Крупнику будет, пани? — обратился он к беловласой хозяйке-переселенке.

Та ответила на западном наречии что-то непонятное, вроде «горящей головы», и показала трижды по три пальца. Входило дороговато, но Збышек сочно рыгнул и грохнул на столешницу гроши.

Спустя четверть часа хозяйка принесла супницу с горячим вином. Внутри плавала сухая гвоздика, лимонные корки и трубочки, так похожие на кору — название их Збышек никак не мог запомнить.

На супницу переселенка грохнула очажные щипцы с белым камнем, полила его душистой водкой и подожгла. Камень, к удивлению Збышека, занялся фиолетово-синими пламенем, оплавился и густым киселём потек в вино.

— Ну вы, пани, выдумали, — Збышек хотел, было, пригубить, но хозяйка покачала головой. Она вновь подлила водки и подожгла, и еще раз, и еще, и подливала, и поджигала окаянную вечность — пока весь огонь не истёк в супницу.

Первый же глоток ударил Збышеку в голову, точно в колокол. На языке сделалось нестерпимо-сладко и терпко, глотку обожгло, но на душе похорошело. Шум ярмарки притих, громче затрещал очаг, и заплясали по стенам тени.

Они танцевали, играли на свирелях и лютнях и вырастали в фигуры диковинных существ с копытцами, рогами и хвостами. Они пели о тайных тропах в лесу, о сокровищах древних царей и белом духе Зимы, который или замораживал тебя, или исполнял заветное желание. О колодцах, которые вели не в землю, а в покои зачарованных дев; о племенах низколюдов и гигантов, и о той послейдней из говорящих птиц, что видела все на свете.