Гуанчи

Гуанчи

Саша Федорова

Гуанчи

За несколько недель пребывания в темнице я уже привык к темноте. Но все равно не сразу поверил своим глазам, когда увидел, как в соседнюю камеру кинули избитого Туссена.

Мы знали друг друга с раннего детства. Лет до четырнадцати мы очень близко дружили, но затем его отец уехал в Эльдорадо и Туссен перестал проводить с нами время. Оставшись старшим мужчиной, он принял на себя роль главы дома, стал помогать матери по хозяйству, резко повзрослел и отдалился от нас.

Помню, в очередной раз увидев его у реки набирающего воду, мы позвали его в горы, на что он сказал:

— Вам, бездельникам, только и шляться по джунглям.

— Почему это мы бездельники, Туссен?!

— Пока мой отец помогает пришельцам в Эльдорадо, ваши отцы ковыряются в зубах, целыми днями просиживая у хижин. Вот и вы такие же. Ничего у вас, идиотов, в жизни не будет, и не зовите меня больше с собой.

— Ты кого идиотом назвал? — вспылил я.

— Тебя, Махека, тупой ты пень! Хочешь меня ударить? Ну давай, сразимся! И покажем всем, какой ты дохля!

Мы подрались, и после этого с Туссеном я больше не разговаривал, хотя очень скучал по нему.

Обзывать меня и моего отца я не позволял никому, даже когда-то лучшему другу.

Сейчас дерзкий и вспыльчивый Туссен лежал передо мной в темнице, он выглядел полуживым, все его лицо было залито кровью. Я подошел ближе к границе двух камер, разделенных проржавевшей от сырости решеткой, и осмотрел раны. Они оказались не такими страшными, но, видимо, ему неслабо попало по голове, поэтому он был в отключке.

Я потянулся к решетке и рукой потеребил его по ноге. Он было открыл глаза, посмотрел на меня отсутствующим взглядом и снова вырубился.

— Туссен, это я Махека. Очнись!

— Махека? — еле шевелясь, прошептал Туссен. — Махека умер в горах.

— Да, это я, Туссен. Просто я исхудал. Гуайота заточил меня сюда несколько недель назад.

— Махека? Что ты здесь делаешь? — он резко вскочил как ни в чем не бывало.

И теперь я действительно узнал Туссена. Из всех моих соплеменников только в нем жила эта неутолимая ярость, которая за секунду вытащила его из обморочного состояния.

— Твоя мать ослепла, так сильно она плакала, когда ты пропал! Какого кашалота ты здесь делаешь? — он начал кричать на меня, а меня почему-то это рассмешило. Кажется, за эти недели я порядочно одичал до того, что в глубине души обрадовался даже тому, кого давным-давно уже не звал другом.