Классная дама

Изнутри поднималась истерика — страх, и он был тоже потусторонний: мне нет резона бояться этого мужика. Глюки вреда не причиняют.

Глюк приблизился ко мне, я поняла это по тяжелым шагам и мерзкому запаху, потом что-то тупое и твердое ткнулось мне в ложбинку под шеей.

— Лопухова, — проскрипел палач, — уже отходит, болезная. Жаль ее? — спросил он, и я предпочла видеть… что происходит. Допустим. — Тебе ее жаль?

Я понятия не имею, о ком ты. Но я смотрела ему в глаза. Тупой предмет пополз выше, уперся в подбородок, прямо в кость, и это было разновидностью пытки: такое сильное нажатие.

Я дернула головой, палач убрал это нечто и незаметным движением развернул передо мной длинную узкую плеть.

— Сдохнешь, — уверенно пообещал он, — ты тоже сдохнешь, но скажешь, кто заговорщики. Вы хотели убить наследника — ты, Лопухова, Бородина… Дуры-бабы! — Он сплюнул.

Он легко поднял меня за воротник — сопротивление было бесполезно. Я не орала, повисла в его руках, высматривала, что я могу использовать как оружие.

Много всего, как в музее пыток — давно была, но надо же, запомнила, все тяжелое, лишь бы дотянуться.

— Семен!

Дверь распахнулась, на пороге возник широкоплечий мужик — на вид как мой мучитель, но в чистой одежде и выше ростом, не человек, а глыба, скала. Семен разжал хватку, я упала на стул, больно ударившись копчиком.

— Окаянный, сын погани! — рявкнул человек-скала. — Полюбуйтесь, господин жандарм! Теперь и эту чуть не засек, еле успели! А ну! Фролка, Аким! Высечь его!

Быстро все менялось, молниеносно, как и положено во сне.

Мне стало даже интересно, чем все завершится, в конце концов, в какой момент во сне историческая драма превратится в полет куда-нибудь на Багамы, никто не скажет. Я дернула плечом — больно, значит, я повредила руку, пока спасала мальчишку. Но он жив, он тоже должен быть жив, иначе все зря.

Два мужика, таких же глыбины, выволокли орущего Семена прочь. Проштрафился — никаких церемоний, и мне показалось, ему крышка, потому что вопил он так, словно прощался с жизнью.

Дверь закрылась под его крики и непрестанную негромкую ругань главного палача, я перевела взгляд на офицера, стоящего у стены, тот усмехнулся.

— Бережет вас Владыка, Софья Ильинична, — покачал он головой. — Еще минут десять, и ничто бы вас не спасло.

Я молчала. Нельзя умереть от пыток, находясь на искусственной вентиляции легких, и нечего говорить, если не знаешь своих реплик. Офицер сел, пригладил волосы.