Боярыня

— Да что ты, матушка-кормилица, куда тебе, хилой да слабосильной!

— И ты меня поэтому в приказ сдать готова, — я просунула руку обратно и отвела от своей головы свечу. Пятеро, или сколько вас тут, если вы есть, дайте мне сил разобраться с логикой этой женщины!

— Дай тебе Милостивая от бремени самой разрешиться, — сокрушенно сказала Наталья. — Боярин-батюшка тебя взял, потому что ты рода древнего, а вон оно как обернулось-то…

Она развернулась и начала подниматься, я за ней. Где-то впереди был свет, что означало — конец моим мукам, но только лестничному этапу.

Что дальше — черт знает. Пытки и казнь. И вряд ли кто примет во внимание слова хотя бы той же Натальи, что я физически не могла нанести такой удар, и сомнительно, что она вообще даст показания.

— Тут рука другая была, верная да сильная, — рассудительно заметила Наталья, будто прочитав мои мысли.

— Скажи об этом, — посоветовала я. Ступенька, еще одна. Когда виден конец пути, немного легче. — Вот пойди и скажи.

— Ай, матушка, мое ли сие дело? То приказной дьяк разберется.

Вот дрянь. Но ничего неожиданного. Наталья дошла уже до верхней площадки, подождала, пока я взберусь туда же, и я не чувствовала под собой ног, лицо заливал пот, ребенок недовольно вертелся. Прости, милый, я спасаю себя и тебя. Как могу, а могу плохо…

Слышались негромкие женские голоса. Я зажмурилась от показавшегося мне ярким после тьмы лестницы света, затем обстоятельно осмотрелась.

Комната была пуста и намного больше, чем те, которые мне довелось увидеть в этом доме.

Стол, покрытый красной с золотом тяжелой тканью, стены уже не каменные, а деревянные, один стул резной, другой в плане изысков скромнее, но спинка и сиденье обшиты тканью, внизу мягкая приступочка; окна такие же серые, мутные, как и в кабинетике, но их много… три, шесть; возле стола и вдоль стен широкие лавки, тоже накрытые красной тканью. И здесь было прохладнее, чем внизу, но я сочла это благом. Меня мутило от духоты и пить все еще хотелось.

Наталья по-хозяйски прошла в соседнюю комнату, голоса стихли, я, делая шаг, другой, третий, поняла вдруг, откуда пошло выражение «плыла лебедем». Никакого воспитания или романтики старины, самая обычная тяжесть. Одежда моя весила несколько килограммов, в этом у меня уже не осталось сомнений, рука, которой я придерживала юбки, ныла, будто я протащила набитые пакеты от магазина до двери квартиры, трудно даже быстро повернуться, и беременность тут ни при чем.