Боярыня

Стена, еще одна стена тошнотного сине-зеленого цвета, изразцовая печь в углу, стол с покойником и два стула, окно, сундук и больше ничего.

— Позвоните кто-нибудь девять один один, — прошептала я. Кому только, было неясно. По щеке покатилась непрошеная слеза — вот это уже отчаяние. Где-то раздались голоса, и внезапно они меня так напугали, что я забарахталась, пытаясь встать.

Сначала — на колени, потом — перевернуться, мешало то, что было на мне надето и длинные рукава, мешал живот — откуда он, что за бред, мешали руки, ноги, собственное зрение, но странная жажда немедленных действий подталкивала.

Будто это могло мне чем-то помочь, от чего-то спасти. Люди, распахнувшие дверь, так и застали меня — на коленях, с расставленными ногами, в слезах от боли и беспомощности. Такой уязвимой я не была никогда.

— Началось! Ай, началось! — противно взвизгнула за моей спиной женщина. — Повитуху кличьте! Ай, ай, беда, боярыня-матушка, тут-то тебе негоже!

— Боярина убили! — перекрыл ее вопли зычный бас, мне уже знакомый, того самого мужика, который вошел сюда первым, но сейчас голос был уверенный, как у глашатая, и почему-то это вышвырнуло меня из растерянности.

Страх прошел.

— Ай, пошел, пошел! — завизжала все та же женщина и подбежала ко мне. Она вцепилась в мои плечи и попыталась меня поднять, я закусила губу, чтобы не рявкнуть — мне все еще больно, да, стоять будет намного проще, но как встать на ноги без посторонней помощи, надо перетерпеть.

— Пошел, не видишь, матушка простоволоса, началось у нее, ай, началось!

По стенам плескались отблески огоньков свечей, и до меня дошло, что комнатка настолько мала, что все эти люди за дверью не решаются вломиться сюда. Даже женщина, которая пыхтела, стараясь поставить меня на ноги, не звала никого на помощь.

— Ты кто? — пробормотала я. Она меня понимает, это уже огромный плюс. Я ее понимаю, и всех остальных тоже. — Стой, отпусти меня, зайди спереди, я так… не смогу встать.

— Наталья я, матушка, ай не признала? Ай, поди помогу…

Она наконец зашла передо мной, я вцепилась в ее сильные, совершенно не женские руки, она потянула меня наверх. Живот мой ходил ходуном, и ответ на этот вопрос я уже получила. Повитуха. Боже, она сказала — зовите повитуху. Я беременна.

Все, что должно было случиться, потеряло значение. То, что я ощущаю и вижу — бред, и жестокий бред, или что угодно, но не реальность, которая меня окружает.