Исповедь

Русский указал герру Мюллеру на высокие дамские ботинки, украшавшие витрину, и хозяин покорно принёс их, усадил меня на пуфик, как самую дорогую покупательницу, и начал обувать.

Падре, представьте: это были первые ботинки в моей жизни! Наш отец погиб ещё во Франции, маме было очень трудно в одиночку кормить и одевать двух детей и мы с братом до самых морозов носили деревянные подошвы, подвязанные поверх толстых носков. Те ботинки словно вернули меня к жизни…

– Всё это суета, дочь моя. Вам сейчас надлежит думать о вечном.

– Да, падре. Сейчас я понимаю, что это суета, но тогда, будучи почти ребёнком, я даже забыла о своей беде.

Радость, отразившаяся на моём лице смягчила русского. Он уже сам накинул мне на плечи тёплое пальто с меховым воротником, надел на голову летнюю шапку с цветами.

Герр Мюллер сидел на полу и беззвучно плакал. Слёзы катились по его враз постаревшему лицу, но русскому не было до него никакого дела. Он вёл меня из магазина, как рыцарь – королеву, нет, как царицу! В России ведь очень холодно, падре? И русские, чтобы не замёрзнуть, надевают на себя много вещей сразу? И…

Мы ездили по посёлку на мотоцикле.

На перекрёстках русский притормаживал и я рукой показывала куда ехать. Не всегда правильно. Мне не хотелось расставаться с ним.

– Детская суетность вполне простительна…

– Да, падре, детская суетность. И мы приехали. Я уже сама выбралась из коляски, сама открыла дверь, назвала себя, чтобы не пугать маму, сама ввела русского в дом.

Он заходил неохотно, настороженно. Да, наше жильё не отличалось достатком, зато на старых обоях не было ни одного пятна от только что снятых фотографий!

Мама при виде гостя испугалась, прижала Пауля, но русский улыбнулся, что-то сказал, отдал нам честь и … ушёл.

Я едва не бросилась следом, но он бы всё равно не вернулся. У него был приказ, а русские очень дисциплинированны. Почти как наши солдаты, только у наших дисциплина сверху, как броня, а у русских – внутри, как кости.

Русский ушёл и мама бросилась ко мне, плача прижала к груди.

Она шептала, что рада моему возвращению и не хочет слышать ничего плохого. Я – жива, я – дома, а всё остальное следует забыть и не вспоминать. Разве я могла ослушаться? Нет конечно. И я никогда не вспоминала. Только сейчас, падре…

– Господь послал вам любящую мать, дочь моя…

– Да, падре, любящую и очень смелую.