Летучий голландец

Летучий голландец

Саша Викторович

Летучий голландец

Саша Викторович

Летучий голландец

"честность – тяжкое бремя в любом мире"

(А.Д. Фостер)

***

Иван Петрович Клубкин служил в царской армии двадцать лет, и вот так случилось, что был бой, а он остолбенел и уставился в небо. Оттуда, сверху, к нему спускался человек. Был он стар и оборван. Седые пряди его, прикрывал видавший виды капюшон, а на ногах дырявые лапти. Иваново сердце застыло на мгновенье, а потом забилось бешено и хаотично, словно птаха в ладонях, рвущаяся на волю.

И пока Иван пребывал в ступоре, старик коснулся ногами земли и тихонько подошёл к солдату. Приблизился вплотную, так что слышны стали его дыхание и запах немытого тела, и наклонившись к самому уху прошептал:

– Не твоё это оружие, не твоя война, и не твоя жизнь.

Нечесаная, шершавая борода старца обожгла щеку, и Иван Петрович очнулся. Не было ни старика, ни поля боя, ни его однополчан ринувшихся в атаку, а стоял он посреди лесной чащи в одном исподнем, и дождь стекал по его лицу.

Но делать нечего, и он, оглядевшись, двинул в сторону утренней звезды, что засияла вдруг меж туч, а минут через десять наткнулся на постового.

***

Подъесаул Каверза был возмущён до глубины души. Он знал рядового Клубкина более десяти лет, и вот уже пять лет, как был его командиром, но и помыслить не мог о мелком нарушении им устава, а о дезертирстве и тем более, да ещё и во время боя. Как и любой офицер, Каверза был истинно верующим человеком, но поверить в то, что рассказал обвиняемый, не мог.

– А где твоя униформа, где оружие, где совесть в конце-то концов! – перескакивая на фальцет орал в который раз Каверза и ходил из стороны в сторону, – продал, пропил, в карты проиграл! Кутёжник мне нашёлся!

– Да нет же, Елисей Саныч, вот вам крест не вру я, пред богом на коленях, как на духу всю истинную правду говорю, – Иван шевелил рукой закованной в колодки, изображая крест, и продолжал сипеть о невиновности. На губах его выступила пена, – верую, что было мне явление…

– Что!? Какой я тебе Елисей Саныч! Я для тебя, смерд, ваше благородие! Ты дезертир, позор Русской армии, мой позор! – уже срываясь на визг, подъесаул хлестал себя по ляжке перчатками.

Затем подошёл к обвиняемому и сунув ему под подбородок нагайку задрал его голову к небу. Они находились в небольшом овражке, на дне которого вкопали столб, наспех срубленный из ствола дерева. Иван Петрович был прикован к нему.