Верёвка

Всемогущий, Всесущий… Все­могущий был тот, кто построил Парфенос, кто создал их храмы и города, камень за камнем. А они словно дети. «Я есмь раб Божий. Он – Совершен­ство, я – червь». Тогда нет красоты, нет ничего. Юдоль рабства. И убогие басни презренных и смрадных. Им неведома логика. Венец творенья Всесовершенства есть Червь. Так пусть будет Всечервь, а не Всесовершенство.

Хохот гиены. Всё время хохочет. Диавол хохочет над жизнью червя.

И он тоже хохочет, сызнова. Даже диавола нет, никого.

Только пустыня, верёвка, гиена… И память.

Мир произошёл из-за ошибки, однако есть на что посмотреть под луной и под солнцем. Есть красота. Есть разум. Есть гордость и руки. Есть всё. Кроме любви.

Любовь имеется у цветов. Им неведомы басни. Им неведома логика. Им неведом грех. Человеки тоже кичатся любовью. Но что могут они? Их братьев рубят мечами, их сестёр поганят, их жёны гибнут, их матери мрут, их отцы пьют вино беспробудно. Смерть косит всех, всесущая и неисповедимая.

Человекам остаётся молиться, поститься и уповать.

Человеки грешны. И что толку в кривляньях? Ежели душа меняет свой цвет от того, что съел человек - на что человеку такая душа? И Чудак раз сказал им с Дидимом: "Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, но исходящее". Ему это понравилось, и он тоже сказал тогда правду: "Человеки не любят, но рождают детей. Посему от рождения грешны. Сей есть грех первородный".

Чудак сменился в лице, стоял совсем бледный, как в лихоманке; Чудак изрёк: "Не суди, да не судим будешь". Чу­дак завсегда знал стёжку к сердцу. Как мог он судить!

Он был грешен и сам. Был какой-то дурман, будто хмель – и он оступился. Встретил её.

Она собирала цветы. Было много цветов, целое море, всяких разных. Дряхлый раб завалился в траву и дремал, а она шла, нагибалась, срывала; и он сбросил свою котомку, тожё лёг и стал наблюдать.

Её не назвали бы красавицей, за каких дерутся мужи, будто волки зимою, но у неё таилось нечто, для чего в языке человеков не придумано слов.

Зыбилось некое чудо, с её лица стекала мелодия, волнами: с её глаз, с её лба, с её щёк. Словно нимфы витали над нею с волшебными флейтами. И он понял: вот где есть настоящее. Когда позже она стала женой и делила с ним ложе – не тогда было настоящее, а в тот первый раз среди безбрежной поляны цветов.