Все потоки

Бабка начала благодарить, но гость перебил ее, воскликнул:

– Ты ведь Аме? Не может быть, как быстро пролетело время, помню тебя совсем девчонкой!

Назка затянул узел и выпрямился.

Гость не мог помнить старую Аме девчонкой – ведь сам был лишь немногим старше Назки. Высок ростом, лицо загорелое до черноты, чужеземное, с резкими чертами, но кожа гладкая – ни морщины, ни оспины, ни шрама. И взгляд черный, цепкий и ясный, без мутной пелены.

– Думала, не узнаешь, – сказала старая Аме. – Думала, забыл нас, и меня, и Тирту.

– Не забывал. – Гость качнул головой и прижал руку к сердцу. Назка молчал, смотрел, ничего не понимая. – Если бы смог, приплыл бы раньше. Ты ведь помнишь наш уговор? Так скажи, были у вас с Тиртой дети? Сыновья?

– Мой сын на берегу, продает улов, – ответила Аме. Ее голос стал надтреснутым, горьким, будто она вынырнула с глубины, и говорить ей пока было трудно. – Но, может, и он для тебя уже старый, слишком долго ты плыл.

Этот человек привез богатые дары, но замыслил что-то дурное.

Мысль эта была пустой, отрешенной, и все же Назка не устоял на месте. Шагнул вперед, загородил собой Аме, встретился взглядом с чужаком.

Тот словно впервые увидел его, прищурился и склонил голову набок.

– Кто это? – спросил чужак.

– Мой внук, – ответила Аме.

Назка понял, что не может отвести взгляд. Черные глаза чужака затягивали, а мир вокруг терял краски, наливался глубинным сумраком, давил со всех сторон. Страх полоснул сердце: мне не хватит воздуха, я должен выплыть! Но Назка слышал свое дыхание, спокойное, ровное.

– Он подойдет, – сказал чужак.

Подводная тьма хлынула, унесла мысли и чувства.

Мир погас.

Назка вынырнул из забытья, захлебнувшись криком. Губы жгла соль, саднило горло, боль отзывалась в ушах. И звуки стали нестерпимо громкими, – плеск волн, шорох ветра, шаги по скрипящим планкам. Что случилось, неужели море пыталось забрать его, неужели он был таким неуклюжим и глупым, что потерял сознание под водой? И где он сейчас, что за незнакомые запахи вокруг?

Глаза удалось разлепить не сразу, и сперва Назка увидел доски палубы и качающийся на них солнечный луч.

Солнце сияло, золотое, чистое пламя, взгляд тонул в нем. Тепло касалось воспаленных век, проникало сквозь кожу, усыпляло боль.