Сапожок

Завидовали собратья по цеху сапожнику и всячески пытались выведать его секрет. Кто-то, едва успев стачать пару, тут же пихал в нее свои неотесанные ножищи. Кто-то часами стоял под окном мастерской Антонио, вынюхивая — не колдует ли старый. Нет, все было обычно, но только результат превосходил ожидания. Не раз конкуренты подсылали воров, под видом заказчиков — стащить у мастера то дратву и шило, то нож сапожный. Только проку от этого им не было никакого. Потом сами тайком, от греха подальше, и подкидывали обратно: кто в открытую форточку, а кто просто у порога бросал.

Потому как побаивались они гнева Антонио. Опять же, поди разберись — от Бога или от нечистой силы все у него так ладилось в работе. То-то…

Сказать по правде, непосвященный, впервые попав с мастерскую Антонио, ну, ни за что бы не догадался, что в такой занюханной комнатенке ежедневно происходит чудо рождения настоящих шедевров сапожного мастерства. Да и посвященных в его секреты не предвиделось. С улицы старый мастер никого в ученики брать не желал, а собственных сыновей считал за бездарей.

И то сказать — что за дрянь вечно у них на ногах!

Все сам и только сам делал старый Антонио. И только заказчики были вхожи в его мастерскую. Заказчики да еще жена — она носила ему обед и прибиралась на скорую руку, покуда муж вышагивал в очередной законченной паре по городу. А прочий люд сюда и не совался — пустых зевак тут ждал сердитый прием…

Подросли сыновья Антонио и оставили отчий дом, уехав туда, где никто и никогда бы вовек не догадался, что они, будучи детьми самого известного в Италии сапожника, сроду сапог не имели.

Но никто из них не пропал и не заболтался, и к разбойникам не подался. Ибо талант отцовский был у них в крови. И на новом месте, отработав положенный срок в подмастерьях, стали они сапожниками, достойными своего отца. Опять же, каждому доля наследства была выделена старым сапожником еще при его жизни.

Таким уж он был — мастер Антонио. Гениев-то с их странностями во все времена простые люди понять не могли.

Разъехались дети, жена Антонио и померла.

Да не от болезней — она ж при сапожнике босая всю жизнь пробегала — закалилась. Тоска заела синьору. Жить с таким мужем, все равно, что одной. Это он весь век при «любовнице» — работа ему милее семьи оказалась. А деньги — что в них проку, когда смолоду не тратились, в летах и начинать поздно…

Некому стало за старым брюзгой прибираться, обеды в мастерскую носить да белье стирать. И остался он при нажитом капитале одиноким и неухоженным.