В ожидании страха

Пока чай лился перед его носом, и бороды касались брызги жара, он красным носом чуял тела её близость, халата байкового уют и мягкость, и мысли о былом шли к нему приятными рядами, в них много было дней, наполненных любовью. Там девушка с прекрасными глазами, с косою яркой, будто солнце, пела, и он, парень молодой, красивый, статный, без горба, нажитого позже, он шёл к ней в объятия ночами, и пел с ней вместе любовные заклятья. Он обещал ей верность без измены, божился быть примерным семьянином, но всякое ведь в жизни той бывает, поскольку жизнь слишком, порою, долго длится.

Поэтому он помнил и другие варианты – дни, полные иных объятий, в иных краях, куда он уезжал надолго, работая шофёром на дальних рейсах, мотался по разным городам и весям. И были приключения, и флирты, и зной любовных ласк чужих, запретных. Сейчас оно уже ему не надо, все эти поцелуи и намёки, и клятвы о любви, и ложь за ложью, всё это стало пылью, всё исчезло. Растаяли в туманах девы, поцелуи, деревья над озёрами и дали, в которых девы заманчиво сверкали своими золотыми телесами.

Осталась та же Галя, со своим Иисусом, и он, уж старый Пётр, с Галиным Иисусом. Он так и говорит в ночных молитвах: «О, Боже моей Гали, помилуй и меня, раз есть Ты у моей Гали». Он верит в Иисуса – как не верить, раз верит в Него Галя, а если так, то почему не верить. Тем более ей бывают откровения. Не от кого-то там, не от соседки Оли, быстроухой на сплетни, многогубой на злые речи. Соседка Оля до сих пор страдает, что не смогла Петра завлечь в свои постели, и так, и эдак много намекала, да он плевал на её старушечьи забавы и чары ведьминские, ему уж не до ведьм, когда тут, рядом, пророчит Галя Пришествие Второе.

Очиститься спешить, вот главный смысл всего, что ему осталось. У Оли для него на всё свои ответы. Нет, говорит, Пришествия ждать долго. Сто раз ты помереть ещё успеешь. Так всласть, пока нет смерти, повеселимся, ну, приходи, давай, водочку поставлю, открою тебе прелести и тайны всего, что хочешь, будешь всем доволен. «Смысл – он тут, он близко, он прекрасен». И Оля кривила внутри морщин, покрытых пудрой, свои, как ей казалось, заманчивые губы, густо закрашенные малиновой помадой. Сулила Оля Петру собственные откровения, заполненные чем-то диким, горьким, таким ему всё, что от Оли, представлялось, как будто бы трава с горячим ядом.

А вот у Гали откровения совсем, совсем иные. И чистых смыслов и намерений, и добрых чувств они бывают.