Дурак и ведьма

Ася продолжит дуться, но будет смотреть открыто, проще. Она всегда впивается взглядом если не в духе, и зрачки у нее становятся крупные, глубокие, как у кошки, заливая чернотой янтарную радужку.

Они встретились в мае, когда распускалась сирень, а солнце делалось ярким и жгучим. Для Васятки май был просто словом в календаре, цифрой, пятым месяцем года, временем, когда вместо джинсовки можно надеть футболку, но даже в ней становится жарко ближе к полудню. Май был закручен, заверчен, загружен подготовкой к зачетам, курсовыми, контрольными, рефератами, он был расписан почти поминутно, и каждый год проносился мимо – неузнанный, незамеченный, растраченный на все, кроме жизни.

Мать сказала ему: чтобы стать человеком, надо учиться. Ей было сложно работать, воспитывать и снова работать, и чтобы помочь ей, Васятка хотел быть человеком насколько это возможно. Отрадно было видеть, как измученное мамино лицо становится светлым, а всего-то и нужно для этого – быть лучшим. Поэтому, пока его сверстники бегали во дворе – он корпел над тетрадками.

«Потом набегаешься, нагуляешься еще, – повторяла мать, – успеется». Васятка продолжил сидеть за столом, согнувшись под лампой с фиолетовым ободком, пока кто-то, не он, бегал на школьные вечера, пока мальчики и девочки искали друг в друге новое, теплое и пропадали до позднего вечера.

Неожиданно грянул выпускной. Класс Васятки праздновал в школьной столовой, столы были сдвинуты и накрыты. Стояло шампанское как символ взрослости, вседозволенности, но оно быстро кончилось – стали пить водку, и никто не знал откуда она взялась, взрослые не задают дурацких вопросов.

Гремела музыка, кружились лица – чужие, чуждые, и, пожалуй, его впервые осенило, что для них он точно такой же чужак. Это было странное чувство. Васятка не заметил, как они повзрослели, как из ребят, что звали его во двор, выросли в других, незнакомых людей.

В ту ночь он напился впервые в жизни. Утром, когда его одноклассники, протрезвевшие и уставшие, встречали рассветом новую жизнь, он встречал ее совсем по-другому.

В комнате горела настольная лампа, та самая, с фиолетовым ободком, и было тошно и тускло от ее желтого света и боли.

Мать сидела за письменным столом, она не повернулась, когда Васятка пошевелился и застонал, только втянула голову в плечи. Он скатился с кровати и, согнувшись, добрался до туалета. Было стыдно и горько. Лучший аттестат школы корчился на кафельном полу и не чувствовал себя человеком.