Записки следователя Ротыгина

Очевидно, и врагов тоже. Старые обиды отпадали. Но что, же случилось? Перед смертью, Родину удалось немного побеседовать с раненым, пока он был в сознании. Говорил он неразборчиво, тихо, иногда бредил или затихал, пропадал совсем. Врач, немолодой, но в силе мужчина кивал на дверь, предлагая закончить разговор. Он напрягал его пациента, но Родин, просил его подождать еще хотя бы несколько минут задать вопросы которые возможно прольют свет на произошедшие в парке события. Выждав минуту другую, пока курсант наберется сил, он опять осторожно формулировал их, облекая в новую форму.

Сведений и зацепок было крайне мало. По словам курсанта, стрелявшие ушли спокойно и даже как-то равнодушно, как будто чувствовали за собой незримую силу. Рассмотреть, как следует напавших на него, он не успел, если дело пойдет на поправку он постарается составить приблизительный словесный портрет или фоторобот, а в таком состоянии ему не до этого. Исходя из показаний курсанта, выстрел был произведен почти бесшумно и он даже не сразу понял, что ранен. Только когда слабость начала затуманивать глаза и на кителе проступило горячее липкое пятно, он понял что произошло. Конфликта как такового не было. Пара ничего не значащих фраз. Даже закурить не спросили. Создалось впечатление, что смертельное ранение было, сделано походя с чувством полной безнаказанности.

В парке в это время еще было много народу. Несомненно, кто-то, что-то видел или слышал. Дали объявление в местную газету. Родин сам выступил по радио.

Долго настраивался, говорил проникновенно. Старался в голос вложить боль утраты. Мысленно представлял лицо парня. Веснушки, курносый нос. Каково теперь его матери. Страшно представить. Он видел ее в коридоре относительно молодую, но согнувшуюся женщину в черном длинном одеянии. Образ ее перекликался в его представлении с монастырскими женщинами. Безропотное бездумное послушание, отчужденность от мира и всего суетного и бренного. Она передвигалась, натыкаясь иногда на стенки, и так как будто к ее спине приложили мешок с песком, и он не давал ей распрямиться вздохнуть полной грудью. Давила эта тяжесть. Давила прижимала к земле. Не давала вырваться непроизвольному крику, мольбе к Богу, Всевышнему. «За что!!!?». Может она, в чем виновата, недоглядела, не воспитала, не научила. … Может грех, какой на ней. Копалась в своем прошлом,… не обидела кого случайно, что прокляли ее семью. …Кто поймет страдание матери.