Несуразица

А те, неповоротливые от эдакого натиска и шума, ещё больше толпились, путались в ногах и застревали в проходе.

«Будни! Проходим! Проходим живее! Не задерживаем праздники!..»

Встреча Нового Года наступила. Да так чувствительно, что по пути отдавила носок ботинка, смяла манжет штанов и, надорвав карман рукава, запятнала блузу костюма прилипшими к пролитому вину конфетти.

ОН, в общем-то, никого к себе и не приглашал! Просто молчаливость отказа звучала для всех, как призывный клич беременного лося в брачный период.

Вот почему многочисленный праздник безжалостно лихачил сейчас по родному линолеуму, до боли знакомым обоям и отеческому паркету, не оставляя безучастным даже вечно плюющий в себя потолок.

Каждая любая компания по интересам «отдыха» единогласно настаивала на том, чтобы ОН присутствовал в ней, являясь «фишкой», «развлекашкой», «погремушкой» торжества. А, в конце меропринятий, ещё и мероприятным «неваляшкой», когда, поздним звёздным утром третьего дня, мог сплавлять «в доску» матерящиеся «брёвна» с места боевой славы по местам дисклокации.

Желая быть нужным, ОН мирил эти свои «должности» с собой, почёсывая между ушами мурлыкающее самолюбие…

– Шампанского! Шампанского! Быстро! Шампанского! Двенадцать!» – не успевал вопеть чей-то полузнакомый «зачинщик» 1–го января. Хлопотун умудрялся нависать всем торсом над массой неоткупоренных совсем бутылок, почему-то не наливая, а создавая волну и вскидывая руками, как будто подводная рыба салями наотмашь тащила его на дно. Бесполезного крикача отодвинули, и пробки полетели в старенькую, позолоченную краской, люстру.

«Бом! Бом! Бом!» – бил себя в грудь телевизор и, выставляя на весь экран царь-циферблат, приказывал народу загадывать разумно выполнимое желание. «Бом! Полночь! Бом!»…

«Опять Москва врёт!» – икнулось где-то в Екатеринбурге. Куранты, как всегда, спешили но, как всегда, жалко – не поспевали за страной.

Кажется, только два часа назад было полдвенадцатого! Вчерашний год, не успев повзрослеть, ушел насовсем и, не специально задев локтем, слегка подтолкнул жизнь ближе к краю.

Санкционированное веселье, тем не менее, тушило свет без оглядки на застольное свинство и заоконную слякоть. Праздник буйствовал, подспудно кратко натыкаясь на нежный детский вдох мандариновой хвои или на взрослое тёплое ощущение лишнего выходного дня.

ОН ретировался на балкон, до отказа забитый лишними вещами и ничейными гостями. Все предметы находились на своих исконных иконных местах со дня новоселья.