Разрушить Илион

У меня выросло сто рук, одни я засунул в карманы, другие скрестил на груди, третьими размахивал, остальными потрясал.

– Я не знаю, где Вероника! – орал я. – Мне нет никакого дела, где Вероника! И вообще! Я за ней не слежу. Вот.

– Где-где-где она может быть? – надрывался я, слабея от ярости. – Где она может быть, когда я пришел с работы? Голодный. Усталый. Ни тебе ужина, ни тебе отдыха.

– Она думает, это просто – с девяти до шести, – таял я от жалости к себе. – Она думает, я это так оставлю. Она думает, я молча проглочу.

Она думает…

– Где она может быть? – прошептал я.

Лишние руки отпали, Василий смахнул их хвостом под диван, оставшимися двумя я схватился за голову.

– Где она может быть?

– Может быть, она на работе? – предположил Василий. – Ты звонил?

Я не звонил, я не знаю ее рабочего телефона и не знаю, есть ли он вообще. Я не знаю, где она работает. В каком-то институте что-то делает с пленками или растворами, которые на свету светлеют, а в темноте темнеют. Что-то она мне пыталась рассказать, один раз, очень давно… Какая может быть работа, когда я дома?!

– Или у подруги?

– Нет у нее подруг!

Василий покряхтел, почесал пятерней бороду и сказал:

– Тогда ее похитили.

Какой-нибудь прощелыга из нынешних. Как ее пра-пра-бабку хамоватый Парис. Илион будет разрушен…

И он выставил на стол бутылку амброзии очищенной.

– Может, так оно и лучше, – сказал он. – Ты же у нас нормальный, а она, как ни крути, из этих…

4

Фарид Сейфуль-Мулюков рассказал, какого цвета была грязь, которой Джордж Буш облил Майкла Дукакиса, и чем тот ответил.

Кентавр Василий забрал пустую бутылку и ушел. Поутру он будет ее сдавать. После амброзии и нектара сладкого першило в горле.

Было плохо.

Я лежал в темноте и слышал, как сдвигаются материки, тают полярные шапки, и на Землю оседает космическая пыль.

Да, я нормален, я совершенно нормален. Но где были ее глаза раньше?

Ну и пусть, так даже лучше. В конце концов, это любому надоест – вечером засыпать на ложе под балдахином, а утром просыпаться на лугу и босиком по росе тащиться в ванную.

А вкус у кефира одинаков, пьешь его из серебряного кубка или голубой чашки в цветочек.

Я нормален.

Это раньше я хватал звезды с неба. Там, поближе к горизонту, где до них можно дотянуться и никто не заметит. Я носил их ей, перебрасывая с руки на руку, как картошку из костра. К утру звезды остывали, и я потихоньку водворял их на место.