Фулл сайз. Только не в меня

У таких не заржавеет. Шей давай.

– Как же мы ей скажем?..

– Что? Что вы должны мне сказать? – кричу я, но голос не идет. Только беспамятство, словно клочки тумана, витает в воздухе, пахнущем кровью.

– А это уж твоя забота, милок, мое дело дитё обиходить, да неонатологам передать, – отголоски женской фразы я не воспринимаю больше. Тает действительность, словно свечной воск, растворяя все вокруг.

Глаза открываю уже в палате. За окном розовеет закат, такой яркий, что хочется зажмуриться. Во рту сухо, как в пустыне.

Поднимаюсь и пошатываясь бреду в коридор, стараясь не смотреть на пустую маленькую металлическую кроватку. Надо узнать, где моя малышка. Так хочется увидеть ее. Ту, что мечтала прижать к себе долгих девять месяцев. Мою доченьку, ради которой отказалась от всего, включая собственную жизнь.

– Вы зачем встали? – молодая медсестра угрюмо хмурит брови и не смотрит мне в глаза.

– Я хочу увидеть свою дочь, – звучу жалко, как Ивашка из мультика. – Она наверное хочет есть.

– Девушка, у нас прекрасные смеси.

Дождитесь обхода, – не поднимает головы медичка от кроссворда.

– Вы же знаете, что для младенца важны первые капли молозива, а не адаптированная бурда? – опа, прорезался-таки голос.

– А вы должны понимать, что в больнице есть правила, – странная истерика в голосе девчонки заставляет меня сдаться. – Детское отделение закрыто до утра. Идите в палату, не мешайте мне работать. Иначе я пожалуюсь врачу на ваши выходки.

Ничего, до обхода как-нибудь продержусь. Часы отсчитывают минуты и к десяти утра я уже хочу биться головой в стену.

Напряжение, струной гудит где-то в груди. Поэтому когда порог палаты переступает доктор, я трясусь уже в нервной в лихорадке. Мою малышку так и не принесли, и я умираю от какого-то сверхъестественного предчувствия.

– Вера, здравствуйте, – словно сквозь вату слышу я, – как вы себя чувствуете?

– У меня полна грудь молока, – тихо говорю я, теребя в руке подготовленный для доченьки маленький чепчик. – Когда я смогу увидеть мою малышку? Она же голодная наверное.

Я против смесей.

– Вера, послушайте. Ваша девочка… Она была нежизнеспособна, тройное обвитие пуповиной не оставило ей шансов. Мы ничего не смогли…

На голову словно накидывают душное одеяло. Тяжелое и беспросветное. Это же неправда. Невозможно.

– Она плакала, – шепчу, выталкивая слова с трудом. – Значит дышала. Я слышала. Слышала, черт вас побери!

– Мне очень жаль, – отворачивается врач, – тело ребенка отправлено на экспертизу.