Зеркало разбилось

И Натэлла начала говорить фразы, которые всегда говорил Серёжа, и рассказывать то, что мог знать только он. В какой-то момент Маша увидела в глазах этой женщины своего любимого человека. Натэлла обняла Машу, и та, закрыв глаза, почувствовала, что её обнимает Серёжа.

– Маруся, я не знаю почему выбор пал на эту женщину, но я рад, что хотя бы так могу сказать, что люблю тебя и попросить прощения.

Маша долго рыдала. Она обнимала эту незнакомую женщину, но чувствовала в ней что-то родное. Потом она успокоилась и стало тихо на душе.

Ушла эта невыносимая пустота. Душа заполнилась радостью и умиротворением.

Маруся стала часто приходить в эту арт-студию. Ей нравилась Натэлла. К тому же, она знала, что через неё она может поговорить с любимым.

Отныне эти две женщины были связаны одной нитью – Серёжей.

Жена ювелира

Странная трагедия произошла однажды ночью в ювелирной лавке. Молодой человек, который хотел ограбить лавку, был найден мёртвым.

Давид Маркович Бромберштейн, хозяин лавки, пришёл на своё рабочее место по обыкновению за час до открытия. Когда он отворил дверь, увидел на полу тело человека в луже крови. Он незамедлительно вызвал полицию.

Группа полицейских и криминалистов осмотрела место преступления. Предварительное заключение было таковым, что молодой человек не был убит, но обстоятельства его смерти были очень странными.

По всем признакам он хотел ограбить лавку. На нём были чёрные хлопчатобумажные перчатки и чёрная маска-шапочка, а в его сумке находились значительная часть украшений и большая пачка денег.

Но при этом его тело было расположено так, словно он случайно упал и ударился головой об угол витрины.

Вот странно, да? Человека никто не толкал, он сам упал. Пришёл грабить, упал и умер.

Давид Маркович подтвердил, что всё содержимое сумки грабителя принадлежит ему и ничего не было вынесено за пределы лавки.

– Скажите, Давид Маркович, а мог кто-нибудь находиться в лавке помимо грабителя? – предположил оперуполномоченный Шпигель.

 – Может быть, его всё-таки кто-то толкнул?

– Ну, шо вы, господин офицер, не делайте мне нервы. Это вряд ли могло быть. Хотя я уже ни в чём не могу быть уверен.

– Я вот тоже думаю, что, если бы был кто-то ещё, он бы позарился на украшения. А тут нет. Чертовщина какая-то.

У самого Бромберштейна было железное алиби – на выходные он всегда уезжал к дочке и внукам, за город.