Плакун-трава

И совсем нежданно, как бывает лишь во сне, явилась мне на пустынном берегу разгадка: вдруг посреди самой дальней куртины, в самой ее гуще, где божья трава (или плакун-корень, или подбережник, или дедова трава, или камыш боровой – отчего-то все эти названия ясно и поочередно, как на уроке ботаники, пришли мне ум) закипала малиновым, опять-таки напополам с сиреневым, огнем, отчетливо, несмотря на расстояние, увиделась она, и лицо ее с ущербными лунами бровей, и гибкий стан, совсем уже не девичий, а налитый тяжеловато-женским ягодным соком.

Наверное, что-то в ней чуточку изменилось, прошло ведь двадцать пять лет, как мы с ней расстались, но неизменными, это уж точно, остались лишь волосы, желтые, как осенняя айва, вобравшая в себя окончательный дозрев под солнцем на подоконнике.

– Ты?… – потрясенно, даже, скорее, испуганно спросил я, а она, несмотря на расстояние, хорошо услышала меня.

– Я, – насмешливо качнула головой – надо ж, мол, какой памятливый; густая желтизна волос мягко и закругленно коснулась предплечий.

– Ты совсем не изменилась, – сделал я ей комплимент, и, как во всяком комплименте, в нем таилась кроха неправды.

– Твоими устами… – Ущербные луны бровей, бархатисто-темных, что, между прочим, всегда придавало ей особый шарм, с легкой издевкой взметнулись вверх. – Слушай, я вся вымокла. Платье надо будет сушить полдня. Иду по этой траве, как по воде.

– Трава плачет, – сказал я.

 – Она всегда плачет, когда лето дождливое. Излишняя влага ей ни к чему, вот она от нее и избавляется. Посмотри на листья, видишь эти щели-прорези? Они похожи на глаза, из которых капают слезы.

– Ты тоже совсем не изменился. Ты так же много знаешь, как и тогда, когда был юным мальчиком.

– Ну, не мальчиком, а юношей, – возразил я. – Вообще-то я люблю просвещать людей – это, наверное, мой недостаток.

– Почему – недостаток?

– А людям просто не очень-то нравится, когда рядом с ними кто-то умнее их.

Ну, не умнее, а, скажем, эрудированнее. Ты, конечно, знаешь поверье, которое издавна сопровождает плакун-траву?

– Не-а, – по-девчоночьи ответила она. – Что же это за поверье?

– Плакун-трава впервые проросла на Голгофе. На том месте, где принял мученическую смерть Иисус Христос, а Дева Мария горько оплакивала его. Там, где слезы Богородицы капали наземь, и появились первые всходы.