Конан и Смерть

Сообразуясь с историческими фактами, я по мере своих сил попытался воссоздать облик если не «реального», то, скажем, «реально-эпического» Конана, отталкиваясь от тех фактов, что сообщены о нем Говардом.

Конан Говарда поклоняется Митре, и я, следуя логике, сделал его зороастрийцем, то есть последователем древней (и поныне кое-где сохранившейся) персидской религии. Другой персонаж рассказа – это юный королевич Зигфрид (у скандинавов – Сигурд), герой ряда эпических произведений, включая знаменитейшую «Песнь о нибелунгах». Но если в «Нибелунгах» мы видим принца Зигфрида пригожим и искушенным молодым рубакой, то в моем рассказе он еще юн, глуп и стеснителен. Германо-скандинавская культура, в которой воспитан Зигфрид, в корне отличается от персидской, в которую был погружен опытный воин Конан. Темное, устремленное к природе язычество германцев еще не растворилось без следа в христианском учении. А пророчество дракона значит для них не меньше, чем рассказ евангелиста. Магическая правда северной земли, за которой Зигфрид отправляется к Фафниру, выше богословской правды конановских Митры и Ахура-Мазды. Чем закончится встреча мира Говарда с эпико-историческим миром раннего Средневековья? Признаться, этого не знал и я сам, рассказ писался методом «художественной импровизации», и его финал… в общем, увидите.

Конан и Смерть

Через удушливый ельник, стеснивший мощеную дорогу, пробирались двое. Среди этих двоих огромным ростом, богатырским разворотом плеч, солдатской стрижкой а-ля Тиберий и свирепостью лица, не смягченного подлыми благами цивилизации, выделялся тот, кто вышагивал позади.

Это был Конан, варвар из Киммерии.

– А правда, что датчане называют ясень конем Одина?

– Правда.

– А когда они хотят сказать «медведь», говорят «волк пчел»?

– Временами – да.

– А «море»? Они и впрямь говорят «дорога китов»?

– И еще «лебединая дорога».

Заморский король Конан недобро поглядел на нидерландского королевича Зигфрида.

– Не врешь?

– Вы хотите обидеть меня, король Конан. Я никогда не вру.

Последнее было желаемым, но отнюдь не действительным качеством натуры Зигфрида. Врал он часто, но по малости лет далеко не всегда искусно.

– А как будет «меч»?

– «Меч»? М-м-м… «Жезл Одина».

– Жезл… Клянусь Митрой, это глупо.

– Обычно датчане говорят «меч», «море», «медведь». Это только в песнях у них все называется не по-людски, – попробовал защитить датчан Зигфрид.

– Вдвойне глупо.