Прометей: Неандерталец

Лоб не был виден из-за косм, которые сплелись в клубок.

– Чего тебе надо, обезьяна? – сказал я.

На лице дикаря отразилось невероятное удивление. Он обернулся и снова взревел:

– Ха!

На этот крик вокруг меня собралась целая толпа заросших мужчин, женщин и детей. На мужчинах и женщинах были линялые шкуры, повязанные вокруг талии. В большинстве своем они, наверное, служили украшениями, а не одеждой, потому что практически ничего не скрывали. Дети, даже подростки переходного возраста были вообще без шкур.

Я молча рассматривал неандертальцев, которые окружили меня. На мой взгляд, здесь было человек двадцать пять, если считать детей. Дикарь, тот, что ткнул меня копьем, сделал нетерпеливый жест рукой. Я не понял, чего от меня хотят, и попытался встать. Но ноги держали плохо, и я снова опустился на землю. Неожиданно орущая горилла снова ткнула меня копьем до крови. Боль была очень сильная и я, не сдержавшись, выругался трехэтажным матом, вспоминая всю его родню до самой первой прямоходящей обезьяны.

Когда я замолк, гул восхищения прокатился по толпе, челюсти дикарей отвисли, и они уставились на меня как на чудо.

– Ха! – взревел дикарь, по всей видимости, вождь.

– Ха, – хором отозвалась толпа.

Вождь сделал движение, снова собираясь ткнуть меня копьем, но я успел выставить руки и сказать:

– Да подожди урод, что ты от меня хочешь?

Дикарь остановился, и на его лице промелькнуло подобие улыбки. Он наклонил голову, словно вслушиваясь, и снова сделал жест рукой, который я понял абсолютно точно: «говори».

– Что тебе сказать, дубина ты стоеросовая, кинг-конг недоделанный, вонючка неандертальская?

На лице дикаря отразилось восхищение, так ребенок смотрит на дорогую игрушку.

– Ха, – взревел он, запрокидывая голову, и снова сородичи поддержали его громким хором голосов.

Дикарь ткнул мальчишку своей лапой и снова произнес слово из двух букв:

– Да.

Парнишка просочился сквозь толпу и через минуту появился с коричневой человеческой рукой, в которой я узнал руку Маа.

Вождь выхватил ее из рук парнишки и впился в нее зубами. Если бы в желудке что-нибудь было, я бы блеванул, но ограничился мучительными позывами к рвоте. Дикарь оторвал кусок мышц с полупрожаренной руки и протянул мне, оскалившись сточенными зубами. Меня затошнило сильнее, и я упал, снова стукнувшись головой о землю.

Дикари вдруг потеряли ко мне интерес и начали расходиться.