Ты меня не знаешь

Поставила на плиту воду с гречкой, а сама занялась уборкой, глотая жгучие соленые слезы обиды и отвращения. Как же я хочу отсюда уехать!

***

Я опоздала на семь минут. Успела до прихода учительницы алгебры, которая часто опаздывала, но не успела занять нормальное место в кабинете. Дыхание восстанавливалось тяжело, голова гудела от недосыпа, а по телу привычно разлилась смесь облегчения, тревоги и крайней неуместности меня. Последнее – самое тяжёлое. Чувствовать себя всегда и везде чужой – то ещё удовольствие.

Я опустила голову, вцепилась в ручку рюкзака и попыталась как можно незаметнее пробраться к пустой парте в первом ряду. Кивнула девочкам, с которыми общалась сносно, остальных старалась игнорировать, но слух безошибочно считывал гадости.

– О, Доска пришла. Чего опаздываешь? – спросил Максим Дроздов, которого все называли просто Дрозд, на что он периодически сердился, но чаще пропускал мимо ушей.

Я молча заняла место, не оглядываясь на него. Достала учебник, тетрадь, с трудом выудила ручку, поставила черный рюкзак на соседний стул и стала пристально рассматривать потеки зелёной краски на почти чистой парте.

Вслушивалась в разговоры ребят и надеялась, что обо мне уже забыли те, кто заметил моё появление. Я даже начала расслабляться, ведь тот, кто напрягал меня больше всех, сидел в середине третьего ряда и, кажется, пытался поспать. Вот только рано я обрадовалась. Только успела почувствовать, что позади меня кто-то пробирается между стулом и задней партой, как чьё-то тело приземлилось на край парты. Прямо передо мной. Вязкий страх растекся по телу раскаленным железом. Только не это.

– Проспала, Дубровина? – услышала ненавистный, полный холодной отстраненности голос Градова.

Долговязый парень пристроил свою пятую точку почти на моём учебнике, вытянул ноги, которые упёрлись прямиком в стену под батареей, и со скучающим видом, скрестив на груди руки, наблюдал рассвет за огромным окном. Насыщенные оранжевым и розовым лучи, словно закатные, целовали его бледное лицо и светлые волосы, словно хотели поделиться с ним своими красками.

Наивные. Человеку-ледышке не нужно ничего, кроме унижения тех, кто ему по какой-то причине не понравился. Например, меня.

– Не сиди на моей парте, – сказала я слишком тихо, не совладав с голосом.

Сердце грохотало как безумное, в ушах начинало шуметь. Опасность слишком близко, внимания затаившегося класса слишком много, а я слишком слаба, чтобы что-то предпринять кроме просьб.