На крючке

Человеческая женщина умерла бы на месте, но она только зашипела, оскалившись и обнажив клыки (три длинных, белых и острых, один – правый верхний – обломанный наполовину). Однако и он давно уже сильно отличался от обычного человека и вместо страха испытал лишь ещё большую злость.

– Я защищаю людей, – процедил он. – От таких тварей, как ты, – и вновь ударил её затылком о стену. – Я. Защищаю. Тебя! От людей и от тебя самой.

– Тварей? – она криво ухмыльнулась и тронула кончиком языка сколотый клык. – Ты о тех, кто может подарить вам спасение, сделать здоровыми, дать возможность не прятаться под куполами?.

.

– Спасение? Ты про то, что сделала со мной? Про зависимость? Про ломки? Про кровавую рвоту?..

– У всего есть цена, Чеслав! Тебе тридцать пять, а выглядишь ты от силы на двадцать два! Ты здоров, ты сильнее всех вокруг, тебя не берёт солнце, на тебе любые ранения заживают за сутки!..

– Пока ты рядом! Пока ты меня пьёшь!

– О да! Чудовищная несправедливость! Вы выслеживаете нас, заковываете в кандалы, пытаете и убиваете просто за то, что мы есть! Тупые и трусливые животные, вы все свои страхи всегда превращали в агрессию и жестокость! Вы не умеете доверять тому, кто сильнее вас, боитесь, потому что судите по себе.

Вся ваша хвалёная человечность, в которой вы отказываете нам, куда она девается, когда речь заходит об убийстве моих собратьев? Ведь именно так ты успокаиваешь себя, когда жжёшь заживо подобных мне, когда слышишь их крики, чувствуешь запах палёной плоти… Ты говоришь себе, что мы не люди, что в нас нет человечности, да, Чеслав? Становится легче?

Он опустил веки и разжал пальцы.

Рука безвольно повисла вдоль тела. Сейчас она могла бы убить его одним движением. Но… не убьёт. Нет, не потому, что он был ей дорог, не потому, что она помнила (хотя бы помнила!) те чувства, которые двадцать пять лет назад испытывала к нему. Всё банально – он ей нужен. А он… он никак не мог заставить себя убить её. Ведь она тоже нужна ему. Не меньше. Больше. Гораздо больше! А ещё… он по-прежнему её любил.

– У меня есть пятнадцать минут, – прохрипел он и тут же почувствовал лёгкое головокружение то ли из-за её мгновенной реакции на эти слова, то ли из-за собственного предвкушения.

Прохладная ладонь ласково коснулась щеки, спустилась ниже, легла на шею, будто прислушиваясь к бьющемуся в венах пульсу. Он прерывисто выдохнул, а она, напротив, всем телом подавшись вперёд, втянула носом воздух в двух миллиметрах от его кожи.