Солянка. Прогулки по старой Москве

Тридцатичетырехлетняя баба (по нынешним временам – девушка) приходит в храм якобы молиться, но на самом деле на уме у нее другое. Вооружившись ножницами, девушка Степанида – цап! – и перекусывает ими хиленькую цепочку золотого крестика. А после понимает, что ее заметили. И выбегает во двор, и несется к спасительной бочке (вероятно, с краской или же с капустой квашеной), и успевает-таки сбросить крестик! Да не тут-то было! Бдительных московских богомольцев на мякине не проведешь!

Вина доказана, преступница созналась.

И не в воровстве, а в святотатстве – потому что в этом случае важнее был не сам факт кражи, а то, где и у кого крадут.

* * *

Впрочем, для многих этот храм был олицетворенным воплощением христианства – с его таинствами, сказкой, свечным духом. Уже упомянутый житель Зарядья И. А. Белоусов даже посвятил ему трогательное стихотворение:

Помню – в детстве мы ходили

В церковь с нянею «к страстям»,

И с зажженными свечами

Мы стояли долго там.

Поздним вечером из церкви

Возвращались мы домой,

Пламя свечки я от ветра

Загораживал рукой.

Это, конечно, не воспоминания Шмелева, но тоже достаточно трепетно. А при желании этот стишок можно и петь во время мирного застолья – на мотив «спой мне песню, как синица тихо за морем жила». Светлого умиротворения в компании значительно прибавится.

* * *

Кстати, тот же Белоусов обучался здесь, при церкви читать-писать-считать. Он вспоминал о своих «университетах»: «Когда мне исполнилось восемь лет, отец вздумал обучать меня грамоте.

Дома до восьми лет меня никто не обучал, и я не знал ни одной буквы. Да и обучать было некому, – отец был полуграмотный, а мачеха совершенно неграмотная.

Отец отвел меня к дьячку своего прихода – «Зачатие праведной Анны». Дьячок не сам обучал грамоте, – этим делом занималась его жена. Обучение шло сначала по церковно-славянски, а потом уже учили гражданскую грамоту. Азбуку мы учили с указками, эти указки так были распространены, что продавались не только в писчебумажных магазинах, но имелись и в овощных лавках.

Буквы и склады – двойные и тройные – мы повторяли за своей учительницей хором, водя по азбуке указкой. Как трудно давалась эта наука, можно было судить по тому, что листы азбуки после изучения ее оказывались насквозь продырявленными.

Я вспоминаю одного ученика – сына булочника из Замоскворечья, – ему так трудно давалась азбука, и так он ее возненавидел, что, проходя по Москворецкому мосту, утопил книжку в Москве-реке».