Танаис

Мощь борьбы диковинных зверей на руках мужчины передалась его голосу. Голос этот, сильный, странно задрожал. Задрожал, как хрип раненого зверя. – …Великий день. Великий день, народ. Я, ваш вождь, несу вам, первым, весть. Мать-Богиня решила породнить нас с племенем на дальнем море. Послы того племени явятся скоро к нам. В чудном обличии явятся. Не в собственном…

Шепот удивления тревожным ветром пробежал среди собравшихся. Вождь высоко поднял правую руку с резным посохом – символом власти. Надменно посмотрел, но не на удивленных людей, а куда-то далеко, поверх горизонта, в сторону восхода.

После паузы неспешно продолжил речь:

– …Не в своем обличии. Встретим послов, кем бы они ни были. Никто не должен говорить с ними. Только я. Отводите от них глаза. Безмолвствуйте. Повеление то вам…

Вождь ударил посохом о почерневшее дерево помоста. Грусть вложил в последующие слова.

– Послы не уйдут от нас. Послы умрут. Опоим ночью их. Казним. Моя дочь, ваша жрица, отправится в путь к дальнему морю с их головами.

Такова воля Богини… – Выждав, продолжил: – Примемся за приготовления к их визиту. Чистите казаны. Подберите скот на угощение…

Мужчина замолчал, словно подавился косточкой.

– …На угощение. Но не им. А вам. Главному богатству племени. В честь Матери-Богини будем пировать.

Вождь резко вздрогнул. Сжал зубы. Нахмурился, ссутулился, став как будто ниже ростом, и сошел с помоста на лобном месте. Толпа молча почтительно расступалась перед ним.

Десятью днями ранее…

– …Мои руки в крови.

На слова, в недовольстве, сквозь зубы сказанные, незамедлительно последовал тем же тоном скорый ответ:

– Вижу, мог про то и не говорить…

Но закончить возражавшему гневный собеседник не дал, прервав его очередным, уже громким, как вопль, восклицанием:

– В невинной крови, хотел тебе сказать! Твоим велением в крови руки мои умылись…

Двое мужчин яростно спорили меж собой. Еще чуть-чуть, и едкий спор сменится дракой. Тот, что стоит слева, похож на плотно набитый мешок с зерном.

Тот, что справа, – повыше. Худой. Взъерошенные седые волосы. Спорщики расположились в двух шагах от трупа, обнаженного, беспомощно распростертого на камне. Веревка плотно обвивала шею мужчины с завитой бородой. Убитому было года двадцать три от силы. На шее украшение знати – татуировка – орел с раскрытыми в полете крыльями, и кусок грязной веревки, сломавшей эту шею, – страшным контрастом. Злой крик, как лай собак, мешал приятным вечерним сумеркам влиться в ночь.