Гори оно огнем

Неделю мама как-то продержалась. Каждое утро стаскивала себя полумертвую с постели, волокла к умывальнику, откручивала кран и замирала над ним, глядя, как вода уносит ошмётки ее рваного сна, больше похожего на полузабытье. Умывшись, брела обратно в комнату и забиралась там в первое попавшееся ей на глаза платье. Именно так, забиралась в одежду, как в корабельную шлюпку, спасающую от нежелания жить.

Она почти ничего не ела. Марат подсовывал матери то варенное яйцо, то неумело скроенный детскими руками бутерброд, умоляя проглотить хотя бы кусочек.

И был несказанно счастлив, когда удавалось ее уговорить.

Иногда она выныривала из своего мрака, из непоправимого горя и долго всматривалась в сына своими небесно-синими, но, по-прежнему невидящими глазами. Потом, словно опомнившись, вспыхивала коротким приступом буйной материнской нежности и принималась покрывать лицо сына поцелуями, твердила, с отчаяньем прижимая его голову к своей груди.

– Ничего, Маратка, ничего! Мы всё смоГём, Маратка, всё смоГём!

И в этом мужском, когда-то отцовском, «смоГём» было столько женского несоответствия и неправды, что ему становилось страшно.

Не за себя – за неё.

А в воскресенье к ним снова пришла тётя Валя. Просочилась в дверь, ласково прижимая к груди, спрятанную за пазухой бутылку.

Поначалу они пили только по выходным, а в понедельник мама стыдливо «прятала» последствия затяжных посиделок под толстым слоем пудры, румян и теней, делающих ее безжизненное лицо чужим и вульгарным, и шла на работу.

Он просил её не пить, и она отнекивалась, как это обычно бывает со всеми начинающими алкоголиками, свято верящими, что в любой момент смогут отказаться, стоит только захотеть.

– Что ты, сыночек! Что ты! Мы же не пьём! Так, рюмочку-другую для аппетита.

– Какого аппетита, мам! Вы же не едите ничего! Только пьете! Пьёте и не закусываете.

– Так мы это… Мы будем. Мы сейчас закусим, чем-нибудь… – заверяла его мама, вглядываясь в недра пустого холодильника.

 – Сейчас приготовлю что-нибудь вкусненькое и поедим все вместе. Ты чего хочешь, сыночек? Скажи, я приготовлю! Ты только скажи!

– А можно пирожков… с капустой, – с надеждой просил сын, вспоминая сдобный запах прошлой счастливой жизни.

– Пирожков? С капустой? Конечно можно! Это мы сейчас. Это мы запросто! – суетливо обнадеживала мама, доставая из шкафчика пакет с мукой. – Ты только за дрожжами в магазин сбегай и за молоком.